Если отец хорошо себя чувствовал, я приходила к не му за новой сказкой. Правда, сказки он мне читал редко, все больше рассказывал какие-то истории. Помню, как-то он прочел мне сказку "Огниво". Прочел и вдруг сказал: -да нет, все было совсем не так! И начал рассказывать свою, совершенно необычную и не похожую на другие, ска зку. Там солдат Яшка Медная Пряжка подружился в лесу с чертенятами, с Бабой- Ягой, которая по старости разучи лась колдовать, и все у нее что-то не то получалось. A eщe в лесу жил колдун, которого звали Ю-Ю, потому что однажды он хотел научиться читать, но кроме буквы "Ю" ничего не выучил. Сказка эта получилась очень длинная. Папа рассказывал мне, как Шехерезада, много, много вече ров. Я все хотела вспомнить ее, записать и предложить в Детгиз, но что-то так и не дописала.
Фантазия отца никогда не отдыхала, и всегда была в полном действии. Я думаю, что у него получалось все как-то непроизвольно, само собой. Однажды он стал мне рассказывать о происхождении видов по Дарвину. Рассказывал, рассказывал, а потом вдруг и говорит:
-А хвосты не у всех людей отвалились. Некоторые еще с хвостами остались. Только хвосты, почему-то не гну лись, и люди не могли сесть на землю, и им приходилось, для своего хвоста, делать в земле дыру...
Говорил отец с таким убеждением, что я была в пол ной уверенности, что это продолжение Дарвина и много лет верила в эту "гипотезу"!
часть 4
ОБРАТНО В ДЕТСКОЕ СЕЛО!
Впрочем, когда мы сюда возвратились, оно стало уже называться городом Пушкиным. Дело в том, что, кроме всяких простуд и ячменей, я стала задыхаться. Вернее я никак не могла вздохнуть до глубины. Мне сделали рент ген, но в легких ничего не обнаружили. И все же, врач, теперь уже из-за меня, посоветовал вновь переменить кли мат. И вот летом тридцать восьмого мы, наконец, верну лись. Я была страшно рада, словно оказалась на родине. Нам очень посчастливилось, путем тройного обмена, мы выменяли отдельную пятикомнатную квартиру со всеми удобствами. Правда, комнатки были совсем маленькие -са мая большая 12кв.м.-папина 8, моя-9, балконная-8 или 9, и четырехметровая, из которой была сделана библиотека со стеллажами. Третий этаж, балкон. С балкона виден ку сочек улицы 1-го Мая. Окна папиной комнаты и библиотеки выходили во двор кинотеатра "Авангард".
Вновь обретя свободу, я бегала до самого вечера, играя с новыми подругами или катаясь на самокате. У нас было столько интересных игр, что не позови нас родители домой, мы, наверное, бегали всю ночь. Я была очень жи вым ребенком и игры предпочитала подвижные. Мои друзья вечно просили меня что-нибудь рассказать. Со мной много занимались родители, особенно отец, и по развитию, я превосходила своих сверстников. Зимой я увлекалась лыжа ми и финскими санями. А когда было уж черезчур морозно, играла дома. В ту пору, было уже много игрушек, мама часто радовала меня подарками. Кстати, при переезде, ма мы не было. Она уехала в Старую Руссу на грязи. После того, как мы были в Толмачево, и она по утрам ходила бо сиком по росе, у нее начался ревматизм, опухла одна сто па.
Отец переехал в Пушкин уже на своих ногах и даже выходил иногда посидеть во дворе или сквере, сквер был против нашего дома. Один раз мы были с ним даже в Ека териининском парке, а однажды пошли в игрушечный мага зин. Мне очень хотелось иметь игрушечное пианино или ро яль, какие я видела у девочек. У отца был хороший музы кальный слух и он, постучав по клавишам рояля, сказал, что он никуда не годиться и купил мне деревянный ксило фон. Он даже научил меня нескольким мелодиям.
В зимнее время, по вечерам, мама брала финские са ни и вдвоем с бабушкой, выходила прогуляться. А папа, в это время, занимался со мной. Иногда мы рисовали или ле пили из пластелина. Но чаше всего, отец мне что-нибудь читал. Делал он это артистически. Я очень любила страш ные истории и он довольно часто обращался к гоголевским "вечерам на хуторе близь Диканьки".
Когда мы жили в Пушкине, отец купил в комиссионном магазине старую скрипку. Её отреставрировали, и когда он хорошо себя чувствовал, то играл на ней. Мама умела играть на гитаре. У меня был бубен, кастоньеты и треу гольник. Помню однажды, мы устроили небольшой концерт. Это было очень здорово, но, к сожалению, повторения не последовало... Бабушка умела играть на цитре и гармони, но своего умения ей приложить было не к чему.
Как я уже говорила, знакомых у нас бывало мало. А дело было в том, что мы, слишком часто, переезжали с места на место. Но зато иногда появлялись какие-то неж данные посетители. Несколько раз приезжал дрессировщик медведей Васильев, о котором я уже упоминала. Приезжали начинающие писатели, изобретатели, студенты. И хотя отец был лежачим, непрошенным гостям никогда не отказы вал в знакомстве. Он удивительно умел находить контакт и тему, интересующую его гостя. Но, как-то так поворачи вал, что, невольно, обращались к теме, которая интересо вала его самого.
Как-то из пушкинской спецшколы, которая размеша лась в помещении бывшей гимназии, где когда-то работал поэт Анненский, пришла группа трудных подростков. Их руководитель предупредил отца заранее, чтобы он убрал с письменного стола все мелкие предметы. Отец не сделал этого, но все осталось на местах. Не знаю, о чем он говорил с детьми, но тишина стояла такая, словно там все уснули. Отец очень любил детей, и всегда находил к ним подход. О действенности его убеждений, свидетельст вовал наглядный пример. Я как-то рассказала отцу, что в нашем дворе есть два хулигана, которые не дают играть девочкам. Стоит нам собраться, как они являются и разго няют нас. Отец попросил, чтобы я пригласила к нему этих ребят. О чём отец говорил с ними, я не знаю. Но, с тех пор, девочки и мальчики даже играть стали вместе. Потом один из них, Сергей, стал даже бывать у меня в гостях, и вел себя, на удивление скромно.
Однажды, к отцу, пришла группа подростков, из пуш кинской саншколы "Дружба", которая находится в Новой Де ревне. Старшеклассники решили поставить спектакль по па пиному роману "Голова профессора Доуэля" и пришли посо ветоваться с отцом. Он очень заинтересовался и просил показать ему несколько отрывков, тут же поправляя их и объясняя, как лучше сыграть тот или иной кусок. На спек такль нас пригласили всей семьей, но пошли мы только вдвоем с мамой. В то время автобусы еще не ходили, а добраться до Новой Деревни пешком, отец не мог.
О мастерстве юных артистов судить я не могла, но спектакль мне очень понравился. Так как болезни не ос тавляли меня и я частенько отсиживалась дома с просту дой, мне опять наняли учительницу. Только теперь она приходила к нам. Лишение более близкого контакта с деть ми и взаимоотношений с ними, дали плохие результаты. В последствии, мне было очень трудно входить в коллекти вы. Я почти всегда ощущала свою обособленность. Была "я" и были "они». И это не потому, что я чувствовала свое превосходство, просто я не умела приблизиться до конца. И это при том, что я была контактна.
В Пушкине, на праздники, у нас тоже никто не соби рался, разве что мамин брат приедет или дедушка. Никуда не ходили и мои родители. Отцу еще трудно было долго на ходиться на ногах, да и сидеть в артопедическом корсете не легче. Частыми гостями у нас были только двое: молодой ученый Валентин Сергеевич Стеблин. У него была какая-то интересная научная работа, о которой они го ворили с отцом часами. Вторым был врач эндокринолог, с которым нас познакомил мой дедушка. У него на работе один мужчина долго и безрезультатно лечился от какой-то болезни. Но наконец, нашел замечательного доктора, кото рый его вылечил. Так как отец часто болел, дедушка посо ветовал ему пригласить Евгения Георгиевича. Александр Романович был очень мнителен, а Евгений Георгиевич стал на него очень хорошо влиять. Вообще он стал лечить всю нашу семью. А потом мы стали хорошими друзьями. Его же на была оперной артисткой, и она часто приглашала маму на свои спектакли. Бывали мы и у них в гостях. Они жили рядом с Пушкинским театром.
Евгений Георгиевич был человеком необыкновенной судьбы. Он был испанским графом с фамилией Дель-Торо Кюинеэрсте. Хотя он был ровесником отца, выглядел на много моложе -черноволосый и черноглазый. Даже в своем возрасте был очень привлекателен. Его родители были ви димо, очень строги, так как отдали в ученье собствен ному повару. Строгость, для графов, прямо скажем, стран ная!
Обращались с ним так плохо, что он сбежал из собст венного дома. Куда он шел, он и сам не знал, лишь бы по дальше от родного крова. В Испании шла война и его путь неожиданно оказался в зоне военных действий. Бросился бежать в обратную сторону, защищая поднятыми руками го лову. От смерти это его спасло, но он получил несколько ранений. Правая рука была ранена навылет. Были и еще ка кие-то ранения, но самое страшное, что две пули оста лись в его теле. Ту, что застряла в шейных мышцах, ему удалили. А вот вторая осталась навечно возле сердечной сумки, вызывая сердечные приступы с потерей сознания. Делать такую операцию в те времена никто не решался. Что стало с ним дальше, и как он попал в Ленинград, я не знаю. Но его жизнь всегда была полна неприятных не ожиданностей, даже в малом. Помню, он как-то у нас обе дал. Ели цветную капусту в сухарях и вдруг Евгений Гео ргиевич вскрикнув, выплюнул себе на ладонь какой-то ма ленький блестящий предмет.
-Что там? – с тревогой, спросила мама.
-Да вот, тут, оказывается винтиками кормят..- проговорил он словно враздумьи, и протянул вперед ру ку. На его ладони, действительно, лежал обыкновенный ещё новый винтик.
А еще помню, мы как-то с мамой у них обедали. На обед была тетерка. Я, незадолго до этого, переболела аппендицитом. Обошлось правда без oneрации. Кстати, меня лечил Евгений Георгиевич, нo я, напуганная болез нью, стала бояться проглотить что-нибудь такое, что мог ло бы попасть в аппендикс. Видя, что я очень вниматель но рассматриваю дичь, Евгений Георгиевич успокоил меня. Он сказал:
-Не беспокойся, вся дробь, будет в моей тарелке!
Он не ошибся, кроме него никто не нашел ни одной дробинки!
Случались и более неприятные истории. Так, однажды вечером, по дороге к больному, он спотыкнулся и упал прямо на дороге. Дело было где-то на окраине. Видимо, на какой-то момент, он потерял сознание. А когда открыл глаза, над ним что-то прогрохотало. Оказалось, это был трактор! На улице было полутемно, или вовсе темно, и тракторист его не заметил. На счастье Евгения Георгие вича, трактор ехал очень ровно и не задел его. Была и ещё одна история, едва не стоившая Евгению Георгиевичу жизни. Он ехал на такси к больному и, кажет ся, на Фонтанке, у их машины отвалилось колесо, и они врезались в парапет. После чего Евгению Георгиевичу при шлось оказывать первую помощь шоферу. Сам он не постра дал. После войны, когда мы нашли его, он писал, что его как "иностранца", собираться выслать из Ленинграда, но он ходит и хлопочет, чтобы его оставили. На родине он не был с детства.
Там, наверное, не осталось никого в живых. Наша пе реписка с ним оборвалась, и мы ничего не знали о его судьбе. Но, когда вернулись в Ленинград, я, бродя по Никольскому кладбищу, набрела на его могилу с красивым памятником из черного мрамора. Стало быть, он обманул органы, умерев в городе, который, за много лет, стал для него родным. Могилы его жены, рядом не было и я ни чего не знаю о ее судьбе.
Как-то отца посетил один изобретатель, он пришел со своей женой. Он принес с собой статью о своем изобрете нии. А изобрел он какие-то необыкновенные патефонные пластинки с нанесенными на них различной формы: кружка ми, квадратиками, треугольниками, точками и тире, кото рые соответствовали определенным звукам или даже музыка льным фразам. Каким должен был быть проигрыватель для них,и какое преимущество было у этих пластинок перед обычными, я уже не помню.
Отца очень заинтересовало это изобретение, он по просил автора оставить ему материал для более тщатель ного изучения. Александр Романович высказал предполо жение, что возможно, он использует эту идею в каком-ни будь произведении. Вдруг, присутствовавшая при этом же на изобретателя, сказала:
-Бывают такие! Знакомятся с чужой работой, а потом выдают ее за свою!
Всем стало неловко. Изобретатель даже покраснел от смущения и не нашёл слов, чтобы сгладить бестактность своей жены.
---О---
Писал отец очень быстро и много. У него в голове, как он признавался, всегда было столько идей, что если бы он мог, как его герой рассказа доктор Вагнер не спать, он бы, наверное, писал и ночью. Творческих мук, по всей вероятности, он не испытывал и к тем, кто выму чивал каждую строчку, относился с сожалением и юмором.
Как-то, у нас дома, шел ремонт и отец, на месяц, перебрался в Дом Творчества, который находился в Пушки не в бывшем доме Алексея Толстого. Помню, отец расска зывал, как однажды, придя вечером в номер, услышал, как, за стеной, кто-то ходит взад и вперед. Постоит и опять начнет ходить. И будто стонет или тяжко вздыхает. Отец решил, что у соседа болит зуб, и посочувствовал ему, так как и сам нередко страдал от зубной боли. На второй и на третий день повторилось то же самое.
– И чего он не вырвет этот зуб?- подумал отец с уди влением
Не помню на какой день, отец не выдержал, и решил справиться о своем соседе у горничной. Она ответила с почтением в голосе:
-Писатель он. Сочиняет!
Окончив рассказ, отец заметил с мнимым уважением:
-А сочинять-то, оказывается, трудно!
В детстве я не задумывалась над творчеством отца. Ну, пишет и пишет… И только став взрослой, поняла и оце нила его труд.
Были молодые и здоровые писатели, которые карпели над одной книгой по году. Из своих наблюдений я знала, что больные мужчины гораздо нетерпеливее женщин. Стоит заболеть ангиной или гриппом, как они чувствуют себя са мыми несчастными. А ведь у моего отца был костный тубер кулез и он месяцами, был прикован к постели и видел пе ред собой только стены своей комнаты! От одного этого можно было впасть в уныние.
Как-то я смотрела интересный киножурнал об одном на учном эксперименте. К сожалению, я не помню ни фамилии врача экспериментатopa, ни названия фильма. Ради экспе римента, здоровый, молодой человек, уложил себя на ме сяц в постель. Подумать только, всего на месяц! Сперва он активно работал: проверял и правил свои работы, чи тал научные труды. Через какое-то время, он стал рассе ян, не мог сосредоточиться. Быстро уставал. От научных работ, перешел к чтению художественной литературы. Потом серьезные книги тоже стали его утомлять и он обратился к детективам, но и они, навевали на него ску ку.
Я смотрела этот фильм, и невольно, вспоминала отца. Мне было непонятно, как он, лежа месяцами без движения, сохранял внутреннюю энергию, живость мысли, интерес к окружающему его миру и, наконец, работоспособность. Писал он ежедневно по несколько часов в день. И только когда умудрялся схватить насморк, делал себе выходной, заявляя при этом:
-Больной заболел.
И,несмотря на это, я не помню, чтобы у него когда- нибудь было плохое настроение. Лежа в постели, он ру ководил моими играми, придумывал всякие забавы. Он на учил меня вырезать из бумаги красивые салфеточки и смешных человечков и любимых чертиков. А то сядет, со мной, рисовать. Нарисует какую-нибудь кривую линию или крючочек и предлагает мне остальное, дорисовать самой.
В те годы иностранным языкам, уделяли немного внима ния. Ну, учили в школе, но как-то несерьезно. А детям всегда хотелось говорить на каком-то непонятном другим языке. Не прошло это и мимо меня. Кто-то придумал так: делить слова на слоги и после каждого прибавлять "рун", ярун, хорун, чурун и т.д. Или впереди слога ставить"на каи -накая накахо накачу... итд. Я об этих языках рас сказала папе, а он оказал мне, что есть более интересн ый язык: надо слово разделить попалам и поменять мес тами начало и окончание. К примеру: комар - марко.
Хочу-чухо итд. Мне этот язык очень понравился и я быстро освоила его. Потом научила подруг. Говорили мы очень бойко, но, как ни странно, понимали друг-друга плохо... Потом отец научил меня концертному номеру уга дывания предметов, с завязанными глазами, или стоя спи ной к зрителям. Он рассказал мне историю этого номера.
Когда отец был eщe студентом, он пошел на концерт известного фокусника, который угадывал предметы, предла гаемые зрителями, стоя к ним спиной.
Его помощник ходил по рядам и собирал предметы, пос ле чего Маэстро начинал задавать вопросы. Говорил очень быстро, не ожидая ответа. А когда умолкал, фокусник бе зошибочно называл предмет. Номер имел у зрителей боль шой успех. Артистам хлопали, кричали "бис", и вызывали снова. Отца заинтересовал этот номер, и он захотел раз гадать его. Для этого отцу пришлось посетить несколько концертов. Внимательно прислушиваясь к задаваемым вопро сам, он обратил внимание, что они однотипны, и постоян но повторяются. Из этого следовало, что шифр был в са мих вопросах. Причем, ответить, какой предмет в руках у помощника, артист мог только после последнего вопроса. Тогда отцу пришла мысль, что ключ не в самой фразе, а только в первой букве первого слова каждого предложе ния. Проверив это, он убедился, что прав. Предметы, ко торые предлагали зрители, были тоже однотипны: носовой платок, очки,билет, кошелек итд. Но, в сущности, их бы ло не так уж и много. Поэтому можно было пользоваться одинаковыми вопросами и даже Фразами. К примеру, у помо шника были в руках очки. В этом случае он задавал, при мерно, такие вопросы: Отчего вы молчите? Что вы можете сказать? Как это называется? И так, что это такое?
Удовлетворив свое любопытство, отец решил подшутить над артистами. Собираясь на следующее представление, он взял с собой маленькую фигурку Наполеона. Когда помощ ник стал ходить по рядам и собирать предметы, отец про тянул ему статуэтку. Необычный предмет смутил артиста. Он явно не хотел брать его и сделал вид, что не заметил протягиваемой руки. Но отец настойчиво тянул руку и, когда артист прошел мимо, спросил нарочито громко:
-А почему вы у меня не берете? - чем обратил на се бя внимание зрителей. Артисту ничего не оставалось, как взять Наполеона и начать задавать вопросы. Делал он это несколько медленнее, чем обычно, с паузами, так как пре дмет был нестандартным, да еще имел столько букв! Отцу казалось, что все зрители уже разгадали этот фокус, но ошибся. Даже после того, как помощнику пришлось подска зать "ясновидцу", что это статуэтка, восхищение зала не уменьшилось, а наоборот, возрасло.
Вот, этому фокусу и научил меня папа. Когда ко мне приходили подруги, мы демонстрировали им свое мастерст о. Даже спустя 30-40 лет, этот фокус вызывал у зрите лей, удивление и восторг.
Мне очень хотелось, чтобы отец написал, если не ро ман, то хотя бы рассказ о приключениях наших дворовых ребят, в том числе обо мне. Отец пообещал и даже начал уже фантазировать, о том, как мы попали в таинственные пещеры, встретились с какими-то невиданными зверями к так далее и так далее... Думаю, что ему было бы и са мому интересно писать об этом, реализуя свои детские несбывшиеся мечты. К сожалению, своего замысла отец так и не успел реализовать, помешала война. Но о ребятах он много думал. Когда мы жили в Пушкине, отец предложил для парка проект плацдарма для военных игр. Там предпо лагалось вырыть окопы, установить орудия. Ребят, участ вующих в военных играх, одеть в военную форму. Выдать им оружие, естественно не настоящее. Одним словом, неч то вроде современной игры "зарница",только с постоянным местом боев. Как отнеслись к его проекту в отделе куль туры, мне не известно. Потом началась война и стало не до игр..Им был так же предложен проект "парка чудес",от зыв о котором был написан Любовью Константиновной Циол ковской и опубликован в пушкинской газете "Большевицкое слово" в 1939 году.
Сделал как-то отец для маленьких ребят интересное лото. Рисовал сам. В собранном виде это был круг, по которому были нарисованы звери. Половина зверя на одной карточке, половина на другой. Но самое интересное было пожалуй в том, что когда совмещали половинки разных зве рей, они хорошо совпадали, отчего получались сказочные, невиданные звери. Это было даже интереснее, чем соби рать по правилам. Например, у кота мог вырасти петуши ный хвост. А у крокодила он загибался по-собачьи. Мог получится бегемототигр или зеброзаяц. Отец предложил это лото для издания, но его, почему-то не приняли. А через некоторое время, появилось подобное лото в прода же, но было оно не таким интересным, так как сказочных зверей не получалось - половинки совпадали только со своей парой. Думаю, что отец мог бы это обжаловать, ес ли конечно, у него остался подлинник игры.
Меня, даже в детстве очень удивляло, что отец так не внимателен к окружающему его миру. Видимо его yм поми мо его воли, всегда был занят творчеством.
Как-то, ко дню рождения, мне сшили новое платье. Простое, из сатина. Но в тридцатые годы и это было со бытием. Материал было трудно достать, выстаивали часа ми. Я даже помню, что материя была темно синяя с белыми колечками. Надела я его и пошла к отцу. Захожу и спраши ваю:
-Ну, как?
-Что? - не понимает он.
-Посмотри, - выпячиваю я грудь, - видишь?
-Тебя вижу.
-А платье?
-И платье вижу.
-Красивое?
-Красивое.
-Новое, - объясняю я.
-В самом деле? - удивляется отец.
Да что говорить обо мне, если он никогда не заме чал, во что одета мама. Иногда она пыталась спросить у него совета, что ей лучше надеть в театр, на что он ей шутливо, но неизменно отвечал:
-Во всех ты душечка, нарядах хороша!
Не помнил он и дней рождения. Как-то и я забыла о мамином дне рождения, и ничего не приготовила. Прибегаю к отцу и говорю: - Папа, а ведь мама сегодня родилась! А у нас нет никакого подарка.
Папа удивился и пришел в замешательство. Спрашивает меня, что будем делать. Я говорю:
-Давай за цветами сходим. - Он тогда уже выходил на улицу. Повела я его в оранжерею. Мама 28-го сентября родилась. В это время обычно астры и хризантемы цветут. А тут ничего! Пошли мы с ним в галантерею, и купили ка кие-то дешевые духи или даже одеколон. А вот Евгений Георгиевич приехал из Ленинграда с большим букетом хри зантем! Обидно. Конечно не за то, что цветы привез, а то, что отец ничего не сумел придумать. Для меня, в то время, это было естественным. Я, вроде бы, ничего и не ждала другого от отца. А теперь вот, вспоминаю. Интересно, когда он до женитьбы ухаживал за женщинами, неужели и тогда, не дарил подарков, не радовал цветами? С мамой они в трудное время поженились и, вроде бы, так само-собой и должно было быть, что у невесты даже букета цветов не было. Хотя, если бы у отца была такая цель - достать цветы, то наверное, можно было бы. Ну да ладно, это их жизнь. Как прожили, так и прожили...
У отца было много поклонников и много желающих поз накомиться с ним. Но не все были бескорыстны. Помню од нажды отец получил письмо от студента какого-то ВУЗа, который писал, что может предложить отцу несколько инте ресных тем, но за деньги. Отец ответил ему, что у него самого столько тем, что он мог бы сам с кем-то поделить ся. Ввиду этого, денег не послал.
Однажды отцу позвонил воспитатель интерната для тру дновоспитуемых и попросил разрешения привести ребят. По лучив согласие, он предупредил отца, чтобы он, на вся кий случаи, убрал мелкие предметы. Но отец не сделал этого. И когда ребята ушли, все осталось на своих мес тах. При их беседе я не присутствовала, и не знаю, о чем говорил с ним отец. Но в его комнате стояла такая тишина, словно там никого не было. Кстати, интернат на ходился в помещении бывшей гимназии, где когда-то пре подавал поэт Анненский.
Хотя то, о чем я сейчас рассказываю, написано много лет тому-назад и, стало быть, зафиксировано в рукопи сях, я сбилась с хронологии. Но, поскольку это не исто рический роман, и не официальный документ, надеюсь, что читатели простят меня. Да, собственно говоря, это не так уж и важно.
И так, мама пишет в своих воспоминаниях, что отец заболел во время финской войны. Я же считаю, что это было в сороковом. Но не буду больше ломать голову.
У отца обнаружили камни в мочевом пузыре и положили его в Областную больницу на операцию. Обыкновенные люди не могут даже представить себе, что может придти в го лову писателю с буйной фантазией. Операция предполага лась под местным наркозом. Узнав об этом, отец попросил установить над ним зеркала, чтобы он мог наблюдать за операцией.
В больнице, он познакомился с мальчиком из детского дома, у которого не было родных. По рассказам отца, мальчик был похож на растрепанного воробья. Звали его Гоша. То время, что они находились вместе, Гоша очень привязался к отцу, и жалел, что придется расставаться. И тут отцу пришла в голову нелепая мысль - усыновить Гошу! Почему нелепая? Да потому, что у мамы и так еле хватало духовных и физических сил. Думаю, что у нее хва тило бы здравого смысла не делать этого. Но он, не посо ветовавшись с ней, сказал о своем решении Гоше. Но сбы ться этому, все равно, было не суждено. Когда, во время войны, поезда перестали ходить, мы потеряли Гошу. Помню только, что в последнем своем письме, он обижался на от ца за то, что тот не выполнил своего обещания. Не сбы лись и мои мечты о брате.
Из-за своей болезни, отец соблюдал режим дня. Утром мама приносила ему ацидофильную простоквашу, которую де лала специально для него. В девять часов отец поднимал ся. Брился, умывался. В половине десятого завтракал. Если он хорошо себя чувствовал, то приходил к нам в столовую, где ждала его я. Мама и бабушка к этому време ни уже позавтракали. Отец ел быстро, обжигаясь горячим кофе. Мама ругала его за это, но бесполезно. Привычка пить горячее, появилась у него, когда он служил присяж ным поверенным, и ему приходилось успевать поесть во время короткого перерыва. Когда его болезнь обостря лась, и ему становилось трудно сидеть, мама приносила ему завтрак в постель, где он съедал его, не вставая и даже не садясь. Долгие месяцы лежачей жизни научили его приспосабливаться к обстоятельствам.
В десять часов он принимался за работу: писал оче редное произведение или статью для местной газеты. По возвращении в Пушкин, он снова стал сотрудничать с га зетой "Большевицкое слово". Иногда он печатал сам, но чаше диктовал маме. Работал до часу дня. Тогда у него был второй завтрак. Отец съедал два яйца всмятку или яичницу. Иногда ел протертую овсянку или творог. Кроме спонделита, отец страдал еще и колитом, отчего был раз борчив в еде. После второго завтрака, отдыхал - спал ча са полтора. Потом вновь принимался за работу. Обедали мы в четыре. После обеда он никогда не писал. Все после обеденное время уходило на письма и чтение газет и жур налов. В восемь вечера у нас был чай, после которого отец занимался со мной. Исключением были только его бо лезнь, или приход гостей.
В тридцать девятом стояло жаркое лето. Я с девоч ками из нашего двора бегала за мороженым. Съела стакан чик, а потом купила для мамы и бабушки, но они, поче му-то отказались. С их стороны это было неразумно, пото му что мне пришлось съесть обе их порции. На другой день, я проснулась с высокой температурой. У меня нача лась ангина. А потом, почти без перерыва, болезнь пере шла в брюшной тиф. После него у меня вдруг стало болеть и опухать левое колено. Почуяв недоброе, отец решил, что меня надо показать врачу костнотуберкулезного диспа нсера, который находился в Софии -окраине Пушкина. Он договорился по телефону с Главврачом и, на другой день мы: отец, мама и я, отправились туда. Автобусы до войны не ходили, и идти пришлось пешком, хотя это и далекова то. Но ничего, я и отец, дошли.