Окружающая меня жизнь, казалось какой-то не реальной и туманной, словно все происходило во сне. И сама я двигалась неуверенно и почти машинально.

Как-то на улице, я встретила Алексея Васильевича. Он спросил, почему я не хожу на занятия. Я объяснила ему ситу ацию и сказала, что мы скоро уедем. Он заметил, что в таком состоянии увольняться рискованно. Если бы не большие день ги, которых мы ждали, то я бы конечно, не рискнула. Оставаться же в Барнауле, тоже не было смысла. Я что-то не очень верила, что меня скоро вылечат. Больше надежды было на ленинградских медиков.

   Неожиданно дядя предложил нам с начала приехать к нему на Север, годика на три. Не знаю, какие у него были сообра жения, мне же это показалось полным абсурдом. Что это нам даст? Невольно представились поля, занесенные снегом до са мых крыш, домики и завывание вьюги. В захудалом клубе, на верное показывают старые,довоенные фильмы и под патефон топчется в валенках молодежь. Наверное, по ночам воют вол ки… Все это было слишком похоже на то, что уже пришлось пережить и повторять уже не хотелось. Кроме того, мне необ ходимо было подумать о лечении, надеяться на которое в глуши, было нечего.

   Мама спала и видела свой родной Ленинград, а я рвалась приобщиться к культурной жизни. Мечтала о ленинградских те атрах, выставках, парках...Нет, нет, не могли мы отказаться от переезда или, хотя бы отдалить нашу цель.

   Приехала в отпуск Ася и мы, как раньше, гуляли с ней по городу, ходили в кино. Я знала, что мы скоро расстанемся и, быть может, никогда больше не увидимся, но меня это уже не трогало.

   Когда она уезжала, я пошла провожать ее на вокзал. За шла в вагон, немного посидела в купе. Мне там очень понра вилось, ведь до этого я ездила только в телячьих вагонах! А тут был такой комфорт, такие удобства! Захотелось и самой, скорее,сесть в такой же вагон и тронуться в путь, к дому.

   В конце июля, мы, наконец, получили деньги и стали соби раться в дорогу. Первым делом, я побежала на завод увольня ться. Настроение у меня было приподнятое и в то же время, тревожное. Мы так долго были безработными, что, даже имея деньги, было страшно увольняться. Лишившись привычного и надежного: цеха, начальства, месткома и профсоюза… Кстати, я больше года была профгруппоргом и мастер предложил мне отчитаться за проделанную работу, но у меня на это совсем не было сил.

Когда я пошла закрывать больничный лист, врач долго не решалась сделать этого, боясь выписать меня в таком состо янии. И только после моих заверений, что я увольняюсь в свя зи с отъездом, она закрыла его. Посоветовав, по прибытии в Ленинград, сразу обратиться к хорошему врачу.

Получив деньги, мы отправились, в первую очередь, за по купками. А купить нам надо было много чего. После многих лет жуткой экономии, или вернее сказать нищеты, надо было еще научиться тратить деньги. По мерке наших возможностей, все вещи казались баснословно дорогими. И, прежде чем на что-то решиться, мы по несколько раз подходили то к прилав ку, то к кассе, готовые вообще убежать из магазина. Это я потом вошла во вкус и с большим удовольствием делала покуп ки.

Не откладывая, я заказала билеты и мы начали собирать ся. Было очень странное ощущение от того, что мы едем одни, сами и куда хотим. Да eщe в комфортабельном вагоне!

Хотя у нас было не так уж много вещей, кое-что пришлось сдать в багаж. Все оставшиеся до отъезда дни, мы провели в страшном волнении. Но, наконец, нашему ожиданию, растянувше муся на годы, пришел конец.  

   Третьего августа пятьдесят шестого года, после пятнад цати лет скитаний, мы наконец, отправились в обратный путь, завершавший нашу долгую дорогу к дому. По наивности, мы ду мали, что вместе с нашим отъездом из ссылки, кончаться и на ши проблемы, но оказалось, что все еще впереди...

 

                   Часть 14. Дорога к дому.

 

  Новая жизнь и новые проблемы. Провожать нас пришли самые близкие друзья: тетя Ира,ставшая за совместную жизнь, почти родной, Андриолли, моя подруга Зина, Александра Эвальдовна, и ещё несколько человек. Но, кто именно, я уже не могу вспо мнить.

Тетя Ира плакала чуть ни навзрыд, понимая, что больше мы уже никогда не увидимся. Что касается меня, то я была в пол ной эйфории - что-то все время болтала и беспричинно смея лась. На пути к дому, меня не могла удержать ни любовь, ни привязанность. Ради возвращения, я готова была пожертвовать многим.

Вагонное купе, было для нас уже иным, цивилизованным ми ром, из которого нас вырвала судьба пятнадцать лет назад. Я чувствовала себя почти дикарем с острова Пасхи и немного ро бела. Что нас очень удивило, так это то, что отъехав от Бар наула на каких-то 200-300 километров, мы увидели в придорож ном магазине обилие продуктов, в том числе и сливочное мас ло, которого не было в Барнауле.

Путь в Ленинград пролегал через Москву, где мы намерива лись задержаться на несколько дней. У нас были дела в изда тельстве «Молодая Гвардия», а кроме того, мне хотелось по смотреть Москву и навестить папиных тетушек.

Остановились мы у Карчевокого - папиного и маминого зна комого по Киеву. У него мы впервые увидели телевизор и, как дикари, удивлялись достижениям технического прогресса.

В издательстве "Молодая Гвардия» нам рассказали почти детективную историю. Узнав о выходе двухтомника, в Москву, откуда-то с юга, приехала вторая папина жена, которая пре тендовала на гонорар. По наивности, а может быть и по наг лости, она решила, что для получения гонорара ей достаточно будет только заявить о себе. На самом же деле, для получе ния денег, требовалось четыре или пять документов. Если бы не было хоть одного, мы бы ничего не получили. К счастью, мама сохранила свидетельство о папиной смерти, выданное Го родской Управой. Документ был "не наш", но его все же при знали. Один раз мы делали даже с него копию. Во второй, ар хив не захотел его признать и нам пришлось послать в Москву подлинник. Там он где-то и хранится. Кстати о деньгах. Из моих дневниковых записей видно, что мы ждали еще каких-то денег. По всей вероятности, нами был получен только аванс.

Как я уже упоминала, приехав в тридцатом году в Москву по литературным делам, отец останавливался у своих тетушек Ивановых. Здесь же он лежал, свалившись с обострением спон дилита. Сюда же приезжала мама ухаживать за ним и печатать.

Как голодный на хлеб, я бросилась повышать свой круго зор. С папиной племянницей и ее мужем, я побывала на ВДНХ. Потом, уже с мамой, мы посетили Кремль и исторический му зей. 0т бесконечной смены впечатлений и от непрерывного шу ма, я чувствовала себя не столько счастливой, сколько обал девшей и оглохшей. А доканали меня ГУМ и ЦУМ, где я была дважды. Хотелось побывать и в мавзолее, но испугала страшно длинная очередь через всю Красную площадь, с поворотом на соседнюю улицу.

Да, забыла сказать. Еще до получения нами денег, в Ле нинград уехала Зинаида Васильевна Сиверс, с которой мы жили в Бруке через стенку. Она тоже, как и мама, спала и видела малую родину. Мечтала и о возвращении, но средств на это не было. Мы выслали ей деньги, чтобы она могла снять для нас временное помещение, пока мы сможем что-то найти. Мысль о гостинице, почему-то не приходила в голову. В дальнейшем, думаю, что эта абсурдная мысль пришла в мою дурацкую голо ву, мы собирались купить дом на две семьи. Конечно, на наши деньги. Предполагалось, что Сиверс будут постепенно выпла чивать нам долг. Купчию же, мы собирались оформить на 2-х хозяев. Сейчас мне просто страшно подумать, что эта затея могла осуществиться. Слава Богу, этого не произошло.

Встречать нас на вокзал, Зинаида Васильевна приехала вместе с дальней родственницей, у которой она остановилась. Тут же на вокзале выяснилось, что комнату она не сняла, по чему-то решив, что мы не приедем. Отговорка, прямо скажем, странная. Деньги она, конечно, истратила. Казалось бы, это должно было нас насторожить, но увы, наша доверчивость к людям была просто патологической. Тем более, что обманутыми мы были много раз. Но теперь нам ничего другого не остава лось, как ехать к ее родственникам.

Жили сестры в одной комнате коммунальной квартиры, на Васильевском острове. Так как никакого договора о снятии комнаты вместе с хозяевами у нас не было, мы, почти ежеднев но, покупали на всю ораву в пять человек - сахар, чай, мас ло. Да еще давали деньги на обед.

Почти сразу же по приезде, начались наши бесплодные пои ски дома. Иногда мы ездили с мамой и Зинаидой Васильевной вместе. Но чаще этим занималась я. Выписав с десяток адре сов, я пускалась в разведку. Сперва, по совету Зинаиды Васильевны - она была из Петергофа и ее тянуло на старые места - мы ездили в том направлении. Но потом, круг наших поисков расширился. Продажных домов было много, но все что-то не устраивало. Много лет мы жили с мамой по общежити ям и так привыкли к постоянному окружению людей, что нам казалось естественным, что с нами в дома будет жить eщe кто-то. Лишь потом, обзаведясь соседями, мы поняли, какую сделали глупость. Тем-более, что по деньгам, мы могли ку пить отдельный дом.

Поиски очень изматывали и мы делали себе иногда выход ной. В дневнике от 28-го  августа запись:

"Ездили с мамой на петроградскую сторону. Ходили по зна комым местам и даже зашли во двор-колодец, куда когда-то, выходили наши окна. Все вроде осталось на своих местах, не было только ни близких, ни знакомых людей..."

После интенсивных поисков нам, наконец, попалось что-то более или менее подходящее- две небольшие комнаты и большая проходная кухня. А на втором этаже, маленькая комнатка. Дом был в Сиверской, на самом берегу Оредежи. С нами в доме ос тавался жить бывший муж хозяйки со своей женой. У них была только одна комната с верандой.   

Сразу поняв, что мы из себя представляем, владелица до ма буквально вцепилась в нас. Видимо, наша доверчивость и неопытность, были написаны на наших лицах. За две трети до ма, она спросила сорок тысяч! Мы не торговались, так как не имели ни малейшего представления о ценах. Не ведали мы и того, что можно пригласить техника и оценщика. Не знаю, как справился бы с этим дядя. Ведь и он никогда ничего не поку пал и не продавал. Может быть, хоть нашел бы компетентных людей, с которыми можно было бы посоветоваться. Думаю, что если бы она спросила сорок пять или даже пятьдесят, мы бы тоже заплатили.                           

Договорившись о купле-продаже, мы вместе с хозяйкой, поехали в Гатчину к нотариусу. По дороге меня вдруг осенила здравая мысль и я сказала маме, что площадь так мала, что годится только нам двоим, а потому вписывать в купчую Си верс, не следует. Мама согласилась со мной. Мне, даже те перь, задним числом, делается страшно за ту нашу неприспо собленность, непрактичность и незащищенность. Хорошо, что мы еще не наделали никаких других глупостей. Кроме того, что переплатили. Если бы дом был большой, мы бы, наверное, разделили его с семьей Сиверс. И, как знать, получили ли бы обратно свои деньги. Те-более, что в последствии, мы убеди лись в непорядочности милой, интеллигентной женщины!            Казалось, наши хлопоты подходили к концу и мы могли об легченно вздохнуть, но возникли непредвиденные обстоятель ства. Нотариус отказалась оформить купчую на том основании, что у нас нет прописки и отсылала нас в милицию. В милиции, вполне резонно, ответили, что они не могут прописать нас, так как это не наша площадь: –Вот, купите, тогда мы вас и пропишем!..

Круг замкнулся... Удрученные, мы вышли на время обеден ного перерыва на улицу. Казалось, что ситуация тупиковая и из нее нет никакого выхода. Хотя нотариус, почему-то сказа ла, чтобы мы зашли к ней после перерыва.

Наша новая совладелица, купила на рынке огромное краси вое яблоко, но есть его не стала, а положила его в сумку. Когда мы вновь вошли в кабинет, она, доверительно, наклонив шись к уху нотариуса, положила на стол яблоко, сказав при этом елейным голосом: -"Скушайте яблочко!"

Яблочко оказалось просто чудодейственным. Больше ниче го не спрашивая, нотариус принялась оформлять купчую. Выйдя из нотариальной конторы, мы, одновременно с мамой, обрати лись за объяснением к Екатерине Тимофеевне. Она усмехну лась:      

-Разве вы не заметили, что я одной рукой положила на стол яблоко, а другой в это время, сунула нотариусу в кар ман сотенную? -  Это откровение, просто потрясло нас.

Мы даже в мыслях не могли представить себе, что нотариу су можно дать взятку! Но, именно это, спасло нас от новых мытарств. Не попадись нам такая пройдоха, не знаю, чем бы все это закончилось. Как я уже говорила, обратиться в Союз Писателей мы не догадались, считая, что со смертью отца, связь с Литфондом и Союзом прервалась. Но потом, когда мы все же туда за чем-то обратились, нам сказали, что они мог ли дать нам возможность, какое-то время пожить на писатель ской даче, чтобы спокойно найти что-то более подходящее.        Узнав, что мы оформили купчую только на себя, Зинаида Васильевна обиделась и даже расстроилась. Она ,видимо, очень надеялась на нашу глупость. Я, без обиняков, объясни ла ей ситуацию, что делить тут нечего!

Как-то так, само-собой получилось, что Зинаида Васильев на переехала вместе с нами на Сиверскую. Пенсии она не полу чала и сидела на нашем иждивении. А мы, имея приличные день ги, как-то и не придавали этому значения. Перед отъездом из Барнаула, она поссорилась с сыном и, все еще сердясь на не го, отказывалась получать от него деньги. Как ни странно, сидеть на шее у совершенно посторонних людей ей не казалось неудобным. Нам же, при наших возможностях, лишний рот был не в тягость. Мы об этом, как-то и не думали. Мы даже поку пали Зинаиде Васильевне белье и кое-какие мелочи. Только несколько месяцев спустя, после письма Зинаиды Васильевны из Барнаула, мы поняли какими неоправданно наивными и довер чивыми мы были. И какой наглой оказалась наша «родственни ца». Мы же её, на самом деле, считали своей.

Я даже оставила на память её письмо, как урок человечес кой неблагодарности и подлости. Не помню только, куда я его спрятала, но смысл его таков, что я бездельница, ничем не занималась, а она горбила на нас спину. Она плела такую не сусветную чушь, в которую и сама не верила. Будто мы с ма мой чем-то лакомились без нее в своей комнате! Между тем, как у нас фрукты и конфеты всегда стояли на столе - ешь не хочу? Да, она eщe писала, что портила глаза, вышивая для нас! Вышито же  было, по ее желанию, одно саше для носовых платков! Ее письмо подействовало на нас, как гром среди яс ного неба. Просто в голове не укладывалось, как она, прожив на положении родственницы, или нахлебницы, могла накопить против нас столько злости!? Я была этим так возмущена, что хотела сразу сесть за письмо, чтобы высказать ей, что мы теперь о ней думаем. Но мама отговорила меня. Она написала только одну фразу; "Спасибо за урок" А зря она не дала мне написать!

На этом, естественно, наша переписка прекратилась. Но простить ее подлость, мы так и не смогли. Одно дело, когда человек делает оплошность, или нечаянно обижает и совсем другое, ненавидя людей, жить за их счет и таить злобу. В голове у меня вертелся вопрос, который я хотела задать Зина иде Васильевне: -"Если мы были неискренними и жадными, то как она могла жить рядом с нами, есть наш хлеб?"

А ведь мы считали ее порядочным человеком! Умной и не лишенной юмора женщиной. Да, она еще припомнила, как мама накормила ее собачьей кашей! А дело было так. К нам приби лась собака. Мы ее приютили. Зинаиде Васильевне мы иногда давали карманные деньги, чтобы она могла съездить к своим родственницам и проветриться. Там она иногда оставалась на несколько дней.

Как-то она вернулась домой поздним вечером. Мы уже дав но отобедали. Оставалась только кастрюля каши, сваренная на завтра для Полкана. Кастрюля, естественно, была чистая, со баку мы из нее не кормили. Можно было просто выпить чаю, но мама предложила ей разделить трапезу с Полканом. По-поводу этого, они обе пошутили и, как нам казалось, дело на этом закончилось. Она же не могла забыть обиду, нанесенную ей со бачьей кашей и вспомнила об этом спустя несколько месяцев, словно ее накормили помоями.

После шумного, многолюдного поселка, поселившись в Си верской, мы оказались в каком-то непривычном мире. Особенно трудно было привыкать к тишине, которая нарушалась только далеким собачьим лаем, да криком ворон. А в ветреную пого ду, к этому добавлялся шум ветвей и скрип сосен, которых на нашем участке было 1I5 штук!

В Сиверскую мы приехали осенью, когда уже опустели да чи и летние детдомовские лагеря, расположенные с обеих сто рон нашего участка. Дом стоял в глубине и мы почти не виде ли прохожих. Да, забыла сказать. По приезде в Ленинград, я сразу обратилась к невропатологу. Им оказался седенький ста ричок с внимательными глазами, смотревшими из-за очков в зо лотой оправе. Он долго и внимательно расспрашивал меня о мо ём режиме. В частности, о еде. Его удивила моя худоба. Сей час я уже не помню, что он мне прописал. Знаю только, что советовал больше бывать на воздухе, больше спать и есть фру кты. И, благодаря выполнению всех его советов, я стала по правляться. Улучшилось зрение, я смогла снова читать. Потом увлеклась фотографией. К этому времени, у меня был еще один фотоаппарат «Смена». После чего я приобрела зеркальный ап парат «Зенит», который стал моим неразлучным спутником. Мы гуляли по территориям пионерлагерей, ходили за грибами.

Сиверская была идеальным местом для фотолюбителя - в ка кую сторону не посмотри - готовый кадр!

Получилось так, что отец, уже после смерти, помог мне поправиться. Если бы не эти деньги и не наш переезд в Ленин град, кто знает, что стало бы со мной.

За водой, мы ходили на реку, которая протекала в деся ти метрах от нашего забора. Колодца на участке не было. В реке часто плескались соседские утки, которых мама прикарм ливала. Впрочем, делала она это всегда и везде. То это бы ли голуби, то воробьи, то синицы.

В город, ездили не часто. В основном, только за покупка ми. Каждую неделю ходили в кино, в клуб медработников. Кру тили кино, если в зале собиралось не меньше двенадцати чело век. Обычно больше и не бывало. Особенно по вечерам. Жите ли, в основном, работали в

Ленинграде, до которого было два часа езды. Да еще, в самой Сиверской, надо было  добраться до станции. Вставали чуть ли ни в четыре часа утра. Какое уж тут кино! 

Убедившись в том, что надеяться ей не на что, Зинаида Ва сильевна наконец покинула нас. Расстались мы вполне друже любно. И первые ее письма, были вполне доброжелательными. Ну а потом, как я уже писала, она решила высказать нам свое "фэ".

  У меня, еще в Барнауле, стал побаливать желудок. Когда мы стали есть свинину, баранину, уток и гусей, чего не мог ли позволить себе на зарплату, пообедав, я была вынуждена ложиться с грелкой на кровать. Я решила обратиться к гомео пату. Мне выписали целую серию горошков, но полегчало ско рее всего от того, что я села на диету.

Почувствовав себя совсем здоровой, я стала искать рабо ту. Как оказалось, в Сиверской, кроме МТС или чего-то в этом роде, других производств, не было. Здесь рабочие не требовались. Оставался только Ленинград, но я чувствовала, что на такую езду у меня просто не хватит сил. Выход был только один: продать свою часть дома и купить, где-нибудь поближе к городу. Конечно, предвидеть эту проблему, надо было раньше. Удивительно,как это не пришло в голову ни мне, ни маме. Но, как говорится, на ошибках учатся.

Правда, эти ошибки, стоили довольно дорого. Так как про дать свою часть дома за те же деньги, было невозможно. Та ких дураков как мы, больше не было! И все же в Сиверской мы прожили целый год. Отдых и хорошее питание, сделали свое де ло.

В начале июня стали появляться первые дачники, вносившие оживление. Зазвучали детские голоса, появились велосипедис ты. Особенно шумными, оказались детдомовские пионерлагеря. Хозяйка второй части дома,сдала верхние комнаты дачникам. В одной жила пенсионерка Клавдия Филипповна. Мы с ней очень сдружились на многие годы. Была еще женщина с двумя взрос лыми дочерьми.

Во времянку приехала мать хозяйки и её вторая дочь. Поя вились и отдыхающие в Домах отдыха. Я загорела и окрепла. Если бы мы не получили гонорара и остались в Барнауле, поч ти в нищете, не знаю, поправилась бы я или нет...

Маму тогда ноги еще не очень беспокоили, и мы много гуля ли с ней. Как-то забрели к бывшей даче Елисеева, которая бы ла выстроена в стиле замка. Теперь там был сельскохозяйст венный институт.

Я опять стала рисовать и писать стихи. Но, как ни стран но, тяготилась свободой и все еще думала о работе. Не знаю, уж по какой причине, но в доме не было электричества. Счет чик был и два столба до ворот, а электропровод был обрезан. Хозяйка жила в городе. На лето сдавала все помещения, кроме времянки и комнаты, где жил ее бывший муж. По всей вероятно сти, чтобы не считать и не выяснять, кто больше тратит элек троэнергии, ее бывший муж, или ее дачники, она решила вооб ще обесточить дом. Хотя с мужем они расстались уже давно, злобу на него она еще хранила. Даже судилась с ним несколь ко раз, заставляя то перенести сарайчик, то убрать уборную, которую он поставил со своей стороны. Он говорил нам, что дом строил вместе с ее отцом и имел на него такое же право, как и она. Но, видимо, записан он был на нее. Обычно суд вы игрывал он, но потом Екатерина Тимофеевна подавала на апел ляцию. Сунув судейским взятку, выигрывала. И так продолжа лось без конца...

Естественно, что мы сразу решили восстановить электри чество. Что сколько стоило, конечно не знали. Нашли ка ких-то мужиков, по совету Арсения, забыла его отчество, или его жены. Клавдия Филипповна, дачница, оказалась случайной свидетельницей разговора жены Арсения с монтером. Она сове товала ему не мелочиться и спросить с нас побольше: –У них есть деньги!- заявила она. Так что, по всей вероятности, мы и тут переплатили.                

Простодушному и бесхитросному человеку никогда не понять завистливого, и злобствующего. Видимо, Анна Петровна, так звали вторую жену Арсения, даже не имея пользы от этого, ис пытывала чувство удовлетворения от того, что кого-то обод рали как липку. C того времени, о котором я пишу, прошло 50 лет, а мне до сих пор неприятно об этом вспоминать. И не по тому, что нас ободрали, а из-за человеческой подлости. Ей бы только радоваться, ведь и они получали свет, заплатив лишь за несколько метров электропровода. До этого же они жи ли, не знаю уж сколько лет, с керосиновой лампой.

В Сиверской у нас сразу же появились звери. Сперва при блудился ничейный кот. Когда-то он был пушистым, но теперь был похож на чучело, изъеденное молью. Видимо, он постоянно голодал, так как ел больше, чем в него помещалось. Ночью ос тавлял плохо пахнущие следы. Кроме того, он был нечист "на руку" и лазал по столам. И даже, если был сыт, не мог удер жаться, чтобы что-нибудь не стащить со стола. Так что, нако рмив, мы его выпроваживали. Потом мама с Зинаидой Васильев ной нашла возле какого-то дома отдыха, другого сибирского котика, которого подкармливали отдыхавшие. Думали, что он почти черного цвета, такой он был грязный. А когда выкупа ли, оказалось, что у него белые грудка и кончики лапок. Видимо, он не голодал, а потому вел себя вполне прилично и мы оставили его у себя. По столам он никогда не лазал, даже если там лежало мясо. А еще к нам приблудился, довольно большой, куцый пес, которого мы назвали Палканом. Как-то, отправившись вместе с ним в лес, мы повстречали по дороге мужчину, который окликнул его, причем тем же именем. Мужчина сказал, что это его пес. Но он, почему-то, от него ушел. Палкан посмотрел на старого хозяина, но даже не виль нул хвостом и пошел за нами.        

Однажды с Палканом случилось несчастье. В каком-то из близлежащих домов, пустовала сука и он, естественно, бегал за ней. Мальчишка, которому принадлежала эта собака, чтобы отогнать Палкана, выстрелил в него свинчаткой из рогатки и попал ему в глаз. Когда он прибежал домой с окровавленным глазом, я рыдала над ним не в силах чем-то помочь. Он не давал даже осмотреть рану. Стоило мне приблизиться, как он начинал рычать и скалить зубы. Мы написали об этом дяде. который был ветеринарным врачом. Чтобы у Полкана не образо валось бельмо, дядя посоветовал сыпать ему в глаз сахарную пудру. Он проинструктировал нас, как это надо делать. Но из этого ничего не получилось. И, в конце-концов, бедный Пал кан ослеп на один глаз.

Я относилась к Палкану по-доброму, но он привязался к маме. Когда она уезжала в город, мы ходили с ним провожать ее и он готов был прыгнуть за ней в вагон. Я с трудом уво дила его домой. Конечно, смешно и даже глупо, но я прирев новала его к маме, и когда мы переезжали из Сиверской, на отрез отказалась взять его с собой. Мамины уговоры не помог ли. А он смотрел на нее с такой мольбой и надеждой. Эта ис тория стала для меня на всю жизнь укором. Я так и не смогла простить себя за это предательство. И не могу вспоминать об этом без слез. Люди с возрастом меняются. Повзрослев, я ста ла менее категоричной и, наверное, добрее. Сейчас бы я ни за что не бросила его. Между тем, Пушу я охотно взяла с со бой на новое место.

В Сиверской, мы обе хорошо отдохнули и окрепли, но надо было думать о работе. Гонорар хотя был большим, но, когда- нибудь должны были кончиться и эти деньги.

И вот, опять начались поиски жилья. На этот раз они бы ли более целенаправленными, так как у меня был уже какой-то опыт и я знала чего хочу. Но, опять же, я рассчитывала на половину дома. Наконец, я нашла то, что искала. Это была Всеволожская. В нашей половине три комнаты и темная кухня. Да и комнатки были невелики: 4,8 и 12 кв.м.

Покупательница на нашу часть дома в Сиверской нашлась довольно быстро. Но, вместо сорока тысяч, которые мы запла тили, она предложила нам только тридцать, говоря, что мы переплатили.