В нашу землянку, кроме бруковских, попало несколько че ловек из других лагерей. Среди них была семья Венд - отец, мать и двое детей – Лариса и Вовка. Дядя Боря, так звали его все подростки. Он был веселым, неунывающим человеком. Работал он на заводе электромонтером. Иногда он рассказы вал нам, с присущим ему юмором, случаи, происходившие на работе.

В цехе, где перерабатывали соду, была автоматическая дробилка, но около нее стояли два человека. Один раскалы вал большие куски, на которые у дробилки не хватало сил, а второй следил, чтобы соду не воровали с конвейера. У дяди Бори, всегда было много работы. Из-за плохого качества лам пы очень часто перегорали. А, кроме того, их постоянно во ровали. Попытались сделать ограждение на болтах, не помог ло. Подводили к ограждению ток, лампочки все-равно пропа дали...Вот ещё несколько записей из дневника:

 

"1-е января 46 года. Мороз сегодня настоящий новогод ний. Настроение у меня, как ни странно, хорошее. "как ни странно" потому, что дома нет ни хлеба, ни лепешек. Да, забыла сказать, Вера Тимофеева сказала, что о нас уже во всю звонят. Мама не поняла и тогда она объяснила, что в школе, все учителя говорят, что я должна от своего имени написать письмо в Москву, что я инвалид и все прочее. Я думаю, что это надо сделать."

«Пятое января. Сегодня, с помощью Веры,написала письмо в Ленинградский Союз Писателей. Вера проверила мой черно вик и заметила, что я пишу очень неграмотно. Она даже не ожидала, что я делаю такие грубые ошибки. Мне от этого ста ло ужасно обидно. Хорошо бы почаще писать диктанты.

Плохо конечно, что мы не работаем, но когда посмотришь на наших, какими они возвращаются с работы, делается страшно. Одежда, пропитанная содой, становится твердой, как панцирь. Снятые брюки, так и остаются стоять на полу, словно они из железа. На ногах у женщин стеганные бурки, или, как их тут называют, чулки и чуни, что-то вроде га лош, сшитых из сыромятной кожи. Все это, до следующей смены, парится около печки, полностью так и не высыхая. Сода разъедает лицо и руки. Рукавицы быстро намокают, а потом, так же, как и вся одежда, превращаются в ледышки. Приходят все измученные и злые. Физическая непривычная работа изматывает, изнуряет".

"13 января. Отправила в ленинградский адресный стол запрос о дяде Леве и дяде Пете. Может, кто-то и остался жив. В вечерней школе опять не было занятий, нет лампоч ки".

"1-го февраля. С 28-го января хожу в дневную школу. Это Вера Андреевна устроила меня. Поговорила с директором шко лы и меня перевели. Из-за морозов, не занимались несколько дней, замерзают

Чернила. 0 руках, я уже и не говорю. Не могу сказать, чтобы я была довольна, так как теперь меня окружают дети младше меня лет на пять. Девчонки ужасно противные. Кто-то из них выдумал, будто я сказала, что я образованная, и те перь они меня так дразнят. Из всего класса, лишь у неско льких ребят есть учебники, по этому, чтобы списать примеры или упражнения, приходится ходить к ним домой.

На уроках, ребята ведут себя очень плохо. Громко разго варивают, перекликаются. Мне очень жаль учительницу исто рии, ее совсем не слушают, перебивают. Она все время сбива ется и объяснения получаются отрывочными, нескладными. Немецкий преподает учитель-еврей и слова он произносит не по-немецки, а по-еврейски. Одним словом, я недовольна. Еще нет семи, а мне страшно хочется спать. Голова моя ничего не соображает. Как ни стараюсь, ничего не могу в нее вдол бить. Сижу, читаю, а сама о чем-то думаю. Даже обидно!

Раньше я все налету схватывала, а теперь будто мимо пролетает. Неужели это от того, что давно не училась?"

«5-е февраля. В дневной школе мне очень трудно. Местные ребята начали учиться с начала учебного года, а мы только в ноябре, да и то толком не учились. Сейчас в дневной шко ле повторение пройденного, и я все боюсь, что меня спро сят. Вечером стала жаловаться маме, что не могу догнать их, и расплакалась. Не буду приводить то, что сказала ма ма, а бабушка все время повторяла, что я просто ленивая и не хочу учиться.»

Странное дело, бабушка была здравомыслящим человеком, но не могла понять, что учиться мне было трудно от недоеда ния и вечной слабости. Я и сама этого не понимала. И то, что меня так рано клонило в сон от слабости, и что голова "не варила".

«6-е февраля. Я опять в вечерней школе. Уроки проходят быстро без страха, потому что остальные такие же, как я пе реростки и недоучки, и стесняться друг перед другом нече го".

"10 воскресенье. День выборов. В шесть часов вечера в школе был очень хороший концерт. Выступали заключенные. Говорят, что любителей у них нет, одни профессионалы. Хотя одеты они в черную спецодежду, выглядят подтянутыми и ак куратными. Лица интеллигентные и на преступников они не похожи. Те, что живут вне зоны, вокруг нас, больше похожи на бандитов. Интересно, за что они сидят. Особенно хорошо играли баянист и скрипач. Только у баяниста было очень грустное лицо, и я подумала, что он, наверное, вспоминает свой дом, своих родных, и мне стало его очень жаль.

Должно быть оттого, что мы всю войну переезжали с места на место, мне все кажется, что мы и отсюда уедем. Надеются на это и другие.

Бабушка выводит нас с мамой из терпения. Ей все хочется делать самой, а сил нет и она начинает ругать нас, что мы ничего не успеваем. Слушать это очень неприятно, потому что изменить ничего нельзя. Мне каждый день приходится хо дить то на рынок, то за продуктами, то за дровами. Занята и мама".

"14-е февраля, четверг. Ну и сумасшедший день был вче ра! У нас снимали верхние нары. Дали от вшей и клопов дус ту и велели, когда мы вымоем свои нары, насыпать его под вещи и постельное белье, а сами уехали в баню. От дуста у всех разболелись головы, а клопам хоть бы что. Мы даже смеялись с мамой. Она мне говорит: -Посмотри, что это за насекомое по одеялу ползет, никак на пойму. Вроде на та ракана не похоже и не паук...Я смотрю, а это клоп. Чтобы животом по дусту не возить, разогнул коленки и на вытяну тых ногах шагает!"

"23 февраля. Нужно для продажи обвязать несколько носо вых платочков, а мне все время загораживают свет и я злюсь. И вообще, как вспомню, что мне завтра на рынок ид ти, я опять увижу эти базарные рожи, становится совсем тошно. Хотела написать что-то вроде рассказа о прогулке в лес, но разве с таким настроением напишешь что-нибудь хо рошее?! На душе так тяжко, что даже в горле ком стоит. Хоть бы из этого угла выбраться!

Суп сегодня так пересолили, что невозможно было есть. Попросила бабушку хлеба, но она сказала, что хлеб на зав тра. А сама стала есть с хлебом! Кто бы знал, как мне тош но! Как мы сейчас живем, это не жизнь. Хоть бы произошло что-то, изменилось! Или, хотя бы, пришел кто-то и что-ни будь рассказал. Или письмо пришло бы. Теперь я хорошо по нимаю Тамару. Понимаю, как может надоесть жизнь!

У меня нет больше сил, преодолевать все эти трудности, нет сил бороться. Я только плыву по течению, как это дела ла всю жизнь мама. Но ведь это невыносимо, чувствовать се бя щепкой. Цепляешься, цепляешься за берег, а тебя все сносит. На душе обида и злость. И слезы на глазах злые, жгучие. А в душе поднимается что-то нехорошее, темное и я ненавижу себя! Я задаю себе вопрос: - Зачем я живу? Кому нужна? В чем смысл моего существованиями?

И не могу ничего ответить. Я не способна даже на то, чтобы держать слово. Не могу выполнить ни одного обещания. Часто обижаю бабушку, грублю ей. Бываю несдержанна. Пони маю, что все это плохо и не могу ничего с собой поделать.»

"24,воскресенье. У нас сегодня большая радость - полу чили ответ из адресного стола с адресом дяди Левы. Он жи вет под Ленинградом в Мгинском районе. Меня даже заколоти ло от радости, а бабушка просто не могла поверить. А вот о дедушке и о тете Полине, нет ничего. Но я, все-равно, как именинница. На радостях, сразу написала письмо дяде Леве."

"26-е.Как конец месяца, так для иждивенцев нет хлеба. И купить не на что. Но у меня, все- равно, хорошее настрое ние. Как мы узнали, что дядя Лева жив, я будто богаче ста ла. Все ходят слухи, что инвалидов увезут отсюда туда, где они смогут найти работу по силам. Хоть бы так! А иначе впереди беспросветно. Надеяться не на что и не на кого. Скоро будет нечего продавать и тогда... Страшно подумать, что будет тогда.

Надо придумать опять какую-нибудь таинственную историю. Так хороню, что я могу уходить в своих мыслях от окружающе го и пребывать в ином мире! Для меня это как бегство и спа сение. Я, почти физически, ощущаю то, что представляет мне моя фантазия. Хорошо, что есть еще Тамара. Она понимает ме ня и с ней можно говорить по душам.

Вечернюю школу посещает все меньше человек. Вчера, на последнем уроке, нас оставалось всего четверо. Если так пойдет и дальше, ее совсем закроют! И тогда, на этом, мое ученье закончится. В дневную я не пойду, это я уже твердо решила."

"5-е марта, вторник. Вчера в школе не топили, и сегодня там такая холодина, что всех отпустили домой. Настроение плохое. Завтрашний хлеб я уже съела. Денег нет".

"7-е,четверг. Базарный день. Колхозникам, почему-то зап ретили предавать мясо, муку и пшеницу. Я ничего не прода ла, и дома ничего нет. Хорошо еще что рыжая Катя дала в долг четыре банки пшенички. Местные жители научились де  лать ручные мельницы для муки. Сделаны они просто, но мо лоть трудно. Принцип такой: на доске прибит железный ци линдр с дырками, как на терке, а другой цилиндр, пробитый к круглой палке с ручкой, вставляется внутрь. Между цилин драми, небольшое расстояние, куда засыпается зерно. Сядешь верхом на доску и вертишь. А еще лучше, если один держит мельницу, а другой крутит ручку. Мука высыпается из малень кого  желобка, проделанного в нижней части наружного цилин дра. После такого помола, болят все мышцы, особенно, если мельница старая и рабочая поверхность цилиндра стерлась."

"8-е марта. Женский день. Праздник, а хлеба опять не привезли даже рабочим. К обеду ели кашу из пшенички, кото рую мама истолкла в ступке. Не знаю, как дожить до воскре сенья - следующего базарного дня. Сорок восемь рублей мне надо отдать тете Кате за пшеничку и за квартиру надо запла тить тридцать рублей.

Сейчас у нас сидит Маргарита Юльевна, она советует напи сать Репетунову заявление на помощь. И бабушка говорит, что надо хлопотать о помощи. А то мы скоро будем пухнуть, как люди, что живут в соседней землянке.

Дали мне читать "Дети Солнца", да что-то не читается, голова забита другим. Скорее бы получить письмо или теле грамму от дяди Левы. Все мы стали злые. Бабушка без конца ворчит, а мама часто плачет, а я огрызаюсь и злюсь.

Валенки, которые мне все же удалось купить, уже прохуди лись. Хотя они и деревенские, но очень тонкие и мягкие, как носки. Сперва, они скривились набок, а голенища выгну лись наружу. А теперь, в подошве образовалась дыра. Хотела починить их, но только исколола пальцы иголкой. Всякая ра бота требует уменья. На мое счастье, npишла одна знакомая и научила меня этой примудрости. Один валенок подшила. Для первого раза получилось неплохо. Завтра подошью второй."

 

Напротив нашего места, через проход, жила Тоня, веселая жизнерадостная девушка лет двадцати-двадцати двух. Работа ла она санитаркой в той же, единственной на весь комбинат, больнице. Как-то у нее случился приступ аппендицита.

Пришла врач и забрала ее в больницу и, в тот же день, прооперировали. Но, с каждым днем, Тоне становилось все ху же. Температура держалась около сорока. Она бредила, срыва ла повязку, вскакивала с постели. Через несколько дней она скончалась от заражения.

Родных у Тони не было, но ее смерть всколыхнула всю на шу землянку. Врачиху частили почем зря. Возмущались и даже жаловались. Смерть своей пациентки врач восприняла спокой но. Она заявила, что Тоня сама виновата в таком исходе, так как вела себя недостойным образом. Меня тоже поразила ее смерть. Всего несколько дней тому-назад она смеялась и пела и вот, ее уже нет...В память о Тоне, у меня осталась песенка на немецком диалекте, которой она меня научила не задолго до смерти. Помню она все удивлялась тому, что я точно передаю произношение, словно это мой родной язык.

К иностранным языкам у меня всегда была способность. Об этом мне говорила женщина, учившая меня английскому и латышскому языкам. К сожалению, реализовать свои способно сти, мне так и не удалось.

"10-е,воскресенье. Вчера мама была в завкоме с заявлени ем о помощи. Ей там сказали, что раз ни она, ни я не рабо таем, то и помощи нам никакой не положено. Заявление, одна ко, взяли.

Дома ничего нет, и я пошла на рынок не евши. От ходьбы и от мороза, есть захотелось еще сильнее. Продала просты ню, но купить ничего не удалось. Домой вернулась с пустыми руками, совсем обессиленная и подавленная. Никогда не пред ставляла, что нас может ждать вот такое! Соседка смилости вилась и дала в долг картошки. Я сразу принялась ее ва рить, но мама и бабушка, так и не дождавшись пока она сва рится, уснули. Картошин было всего двенадцать. Если бы бы ло можно, я съела бы их всех, но моих было только четыре штуки. И это за весь длинный, утомительный день!"

"11-е,понедельник. Сегодня день тоже не лучше вчерашне го. Мама с утра, пошла на рынок, а я за хлебом. К магазину я подошла около девяти часов, но оказалась уже сто пятиде сятая! Хлеб на иждивенцев вечно задерживают по несколько дней, а потом дают частями. Простояв до двенадцати часов, получила только на два дня. Вернувшись домой и поев, я вновь отправилась за хлебом. Привезли его только в три ча са. На этот раз мне вообще не хватило хлеба. Обидно было до слез. В пять часов привезли еще одну машину, но сказа ли, что давать будут только на сегодня. Я чуть не ушла, но, после каких-то переговоров, решили давать и я получила еще на два дня. Но чего мне это стоило7! На улице таяло и мои валенки промокли, а потом замерзли и превратились в ледяные чоботы. О ногах я уж и не говорю! Мне казалось, что я промерзла насквозь и уже никогда не отогреюсь."

"12-е. Получили телеграмму от дяди Левы. Завтра мама пойдет на почту и даст ответ. Бабушка что-то опять заболе ла. У нее 38,6 и с сердцем плохо."

"13-е. Сегодня переписывали всех безработных. Я спроси ла, зачем. Мне ответили, что кто не работает, должен осво бодить заводскую площадь и переехать на частную квартиру. Только этого и не хватало! 3а место на нарах, мы платим 30 рублей в месяц, а на частной платят по 100 за человека!" Оказывается, тюремные нары заводская жилплощадь! Ничего более абсурдного нельзя было придумать! Бабушка уже на но гах. Уверяет, что хорошо себя чувствует, только голова кру жится. К врачу она, конечно, не ходила. Поликлиника на ста ром заводе, за рынком. От нас это километра четыре. Чтобы туда дойти и отстоять в очереди, надо быть здоровому.

Мы опять не учимся, так как, кроме меня, пришли только двое. У меня ужасный насморк и болит голова.

С нетерпение жду письма от дяди Левы. Неужели он не до гадается сделать нам вызов? Хоть бы уехать к своим! Все эти дни были полуголодными и настроение ужасное. Даже в школу не хочется ходить. Только о еде и думаю."

"19,вторник. Живем как на острове, даже почту привозят не каждый день. У кого есть где-нибудь родные, ждут с не терпением писем. Для всех это событие. Радио ни у кого нет, газет тоже, так что сравнение с островом, вполне оп равдано.

Бабушка все время ворчит, на чертовы порядки, а меня на зывает "противной". Не знаю, кто из нас виноват, но, что бы я не сказала, ей кажется это обидным.

Соседи никак не могут избавиться от вшей, и нас из-за них, заставляют проходить санобработку, а одежду сдавать в дезокамеру.

Ходят слухи, что хлеб будут продавать по комерческой це не, но, конечно, только работающим!

Все время что-то сочиняю. Только одно закончу, как в го лову приходит новый сюжет. Но записывать не решаюсь.Боюсь, что не получится. Особенно если длинное. Ребята слушают ме ня с большим интересом. Им мои рассказы нравятся даже боль ше, чем те, что я читала и пересказывала. Жаль, что этого никто не сможет прочесть, да и я сама, наверное, забуду".

"23-е. Ходила на старый завод в магазин, а когда возвра щалась около землянки меня встретили наши девочки, которые кричали, чтобы я шла быстрее, так как мне пришло письмо от Лиды Мелис. Я очень обрадовалась. В Бруке мы с ней дружи ли. Не знаю, как она нас нашла. А они живут в сорока пяти километрах от Барнаула, в ужасной глуши, далеко от желез ной дороги. В деревне, если так можно назвать 38 землянок. Лида всю зиму, работала на уборке снега. Да еще и сейчас занимается этим. А ее мама перебирает картошку. Работают по 8 часов".

Дни проходили однообразно, в одних и тех же заботах. И все же, время шло. Кроме проблем о насущном хлебе, волнова ли мысли о дяде Леве, от которого, все еще не было писем. Не знали мы и о том, живы ли дедушка и тетя Полина.

Уже почти полгода мы находились на Содокомбинате, но быт все не налаживался, не было надежд и на перемену. А, вместо привычки, пришло озлобление, отчаяние и тоска. Все в мире относительно. В сорок третьем, когда мы жили в Штар гардте, наше пребывание на территории психиатрической боль ницы казалось ужасным. Ведь мы, постоянно, видели вокруг себя больных. А в сорок шестом, поняли, что есть нечто, еще более страшное - быть ненужными своей Родине.

Можно было умереть с голоду или быть "зарезанной" в местной больнице, утонуть в проруби, это никого бы не встревожило. А, возможно, прошло бы вообще незамеченным, ведь единственным документом, удостоверяющим наше существо вание, был список лиц, прибывших на поселение. И если я, в свои неполных семнадцать лет, пыталась спастись от настоя щего в мечтах, то что же говорить о взрослых?!

В минуты перемирий и затишья, все с удовольствием вспо минали довоенную жизнь. Нахожу в дневнике такую запись:

 

"Вечер прошел хорошо. Наша семья- мама и бабушка- вспо минали с Бертой Леопольдовной русские церковные праздни ки. Я слушала с интересом и старалась представить себе, как катали на Пасху яйца, как шли по улицам в чистый чет верг с зажженными свечами. Моя бабушка родилась в Стокго льме и, по вероисповеданию, была лютеранкой. Но, в возрас те шести лет, когда ее семья переехала в Россию, ее отдали в семью русского священника, чтобы она скорее научилась го ворить по-русски. Прожив у них около года, бабушка выучила все церковные праздники, посты и погодные приметы. Впоследствии она никогда не посещала церкви и жила по заве ту своего отца, для тех времен прогрессивного и вольнодум ного человека, который научил своих детей только одной заповеди -не делай другому того, чего не желаешь себе. Так бабушка и жила. И родиной своей считала не далекую Швецию, а Россию, где прожила всю жизнь. Любила русскую природу, русские праздники. Мама тоже не была верующей. Об отце я уж и не говорю. Так что церковные праздники были в нашей семье скорее традицией. На вербное, бабушка покупала вер бочки, на Троицу украшала квартиру ветками березы. А на Пасху, мы красили с ней яйца.

Вспоминали, конечно и советские праздники. Особенно красочными были первомайские праздники. Мне, почему-то очень запомнился праздник тридцать шестого или тридцать седьмого года. Мы тогда жили на Петроградской стороне.

Отец опять лежал и мы вышли на улицу с мамой. Все стены домов были украшены флагами, а посреди мостовой шла беско нечная праздничная демонстрация. Во главе каждого предпри ятия ехал грузовик с макетом выпускаемой продукции. Види мо, по разившей меня, в памяти остался макет завода "Треу гольник", на машине которого, во весь кузов, стояла огром ная блестящая галоша. А по тротуару двигалась толпа роди телей с детьми. У всех были цветные флажки и воздушные ша рики. А главное, было ощущение всеобщего праздника, общей ра дости...

Воспоминания оживили лица, громче звучали голоса, но все это длилось не очень долго, а потом опять начались од нообразные будни с пререканиями, ссорами, вздохами..."

 

Вера Андреевна почти ежедневно, занималась со мной. Пи сали диктанты или сочинения. Это была ее инициатива. Наши труды не пропали даром. Я стала писать более грамотно. Но надежды кончить в этом году пятый класс, уже не было.

"31-е марта. Воскресенье. В землянке полутемно. Наша лампочка опять перегорела. За неимением другого пишущего прибора, пишу гусиным пером. Пишет плохо, да еще скрипит. Как это раньше писали такими перьями?! Очень хочется есть, а обед даже еще не готовится.

  Я даже рaстроилась, а мама с бабушкой стали меня угова ривать, что мол, еще рано. А то вечером опять захочется есть.

Читать опять нечего. Вечером забрались на свободные на ры и я стала рассказывать только что придуманный роман, по хожий на "Дубровского". Вера Андреевна советует мне про честь Горького "Исповедь". Говорит очень интересно. Надо будет попытаться достать."            

   «1-е апреля, понедельник. На занятия нас пришло все го пять человек. Учительница сказала, чтобы мы шли домой. А потом, посоветовала пойти к директору школы. Его мы встретили во дворе. Он сказал нам, что ездил в Михайловку - это наш районный центр. Привез приказ о закрытии вечер ней школы, из-за плохой посещаемости. – РОНО не может пла тить учителям за ученье нескольких человек. Если соберется человек 10-12,он снова поедет в РОНО и настоит на том, что бы наш класс опять открыли. Наши мальчики, временно работа ли на содоломке. Их попросили помочь выполнению плана.

Теперь их отпустили, но будут ли они ходить в школу, неизвестно, ведь они много пропустили. Лемешко меня ужасно злят постоянными разговорами о еде. У них двое работают и еды у них больше нашего, а говорят о ней, как голодные. Их, кажется, кроме еды, ничего не интересует.  А вот что мы будем есть завтра, неизвестно."

"6-е, суббота. Вот, наконец и у нас праздник! -Получили письмо от дяди Левы. Это его второе письмо. Первое и 200 рублей денег, мы не получили по моей вине, так как я, на радостях, забыла написать "содокомбинат". Ужасно обидно и стыдно за себя. Дядя, пишет, что, кроме дедушки, все живы. Дедушка умер 29-го декабря 42-го года. До последней мину ты, он все говорил о встрече с бабушкой. В первом письме была записочка для бабушки от Зди. Мама написала заявление на начальника почтового отделения станции Михайловка, с просьбой переслать нам деньги и письмо. Дядя Лева живет с семьей в колхозе. Работает ветеринарные врачом. У них есть корова. Молока много, но продавать некому. Он хочет, пер вым делом, выхлопотать, чтобы меня отпустили с содокомби ната. О нас он узнал от Раи, которая была у него и расска зала о нас все, что знала. Это та Рая, с которой мы жили в одной комнате в Зиглисе.

Дядя Лева предвидит, что хлопоты предстоят большие. После письма мы сразу успокоились. Только бабушке, после известия о смерти дедушки, взгрустнулось. До этого време ни, у нее все еще была надежда , что он жив."

"12 апреля, пятница. Приходил Пистолет - Герман Петро вич. Они живут в совхозе и там же работают. К нам его при слали, чтобы он набрал желающих пойти работать в совхозе. Завтра Лида Тимофеева и мы с мамой пойдем устраиваться. Говорят, что у них неплохо. Каждой семье дают отдельную землянку. Кто хочет, питается в столовой.

А если не хочешь, бери карточки и выкупай продукты. Ра бота сельская - сажать рассаду, перебирать и сажать картош ку. Можно еще работать в курятнике.

Одна наша знакомая, получила, из дому, вызов. Но наше начальство сказало ей, что она должна написать в районное НКВД и спросить, примут ли ее на старом месте."

"17,среда. Сегодня у нас хороший день - получили от дя ди Левы письмо, а в нем Эдино письмо к бабушке. Пишет он, для девятилетнего мальчика, довольно грамотно и мысли хоро шо Формулирует.

Дядя Лева просил, чтобы я писала ему о нашем житье и о хозяйственной части. Мои письма ему нравятся. Он пишет, что я интересно пишу, только орфография страдает. Впрочем, он оговаривается, что племянник его жены, студент техни кума, пишет еще более безграмотно. Не знаю, можно ли это замечание принять за похвалу. Парню, конечно, совсем стыд но делать ошибки, но и мне тоже. Написала ответ.

Была в лесу. Там уже распустились первые подснежники, но они совсем не похожи на наши, те что росли под Ленингра дом. Их лепестки покрыты, как шерстью, волосками. И листи ки тоже лохматые. Наверное это для тепла. Цвета разного - белые, голубые и желтые. Очень красиво!"

Много лет спустя, я узнала, что они называются поэтич ным словом «Сон-трава».

  "19,пятница. Тетя Катя научила меня плести румынские корзинки, теперь я плету их для домашнего обихода. Это очень выручает, так как никаких ящиков, коробок и прочей тары, у нас нет. Плести просто, и корзинки получаются у меня добротные, только не совсем устойчивые, так как имеют сферическую Форму дна. Мама сидит рядом со мной и пишет дяде письме. А бабушка лежит и вздыхает. Говорит, что хоте лось бы еще увидеть своего Левушку."

"25,четверг. Вчера маму и бабушку вызвали в особый от дел и спросили, почему они не работают /?!/ Мама показала свои больные руки и ничего объяснять не стала. Но Остапен ко сказал, что все равно надо иметь освобождение от врача. У мамы еще рабочий возраст, а вот зачем вызвали бабушку, не понятно.

Вчера приходила комендантша и сказала, что нашу семью, как безработную, должны переселить в помещение бывшего третьего лазарета. Велела собираться."

«26,пятница. У нас новоселье! В 12 часов приехала ма шина и мы, погрузившись, тронулись. Доехали быстро. Тер ритория мне не поправилась. Вокруг опять землянки, только два здания над землей  барак и баня. Нас должны были посе лить в землянке, но когда я туда зашла, то испугалась, та кая там грязища. Да еще и холодно. Печь неисправна, гото вят прямо на улице. Те, кто там живет, посоветовал нам проситься в барак. Найдя коменданта, я быстро договорилась с ним. Он ничего не имел против нашего поселения в бараке. И места для нас нашлось достаточно. По сравнению с землян кой, здесь просто рай! Во-первых, это барак. Во вторых, вместо нар, топчаны. Правда, почему-то, сбитые по два. В третьих,  высокий потолок. В четвертых большие окна. В пя тых, нет детей и вообще мало людей, вместо 102-х человек, всего 12. В шестых большая настоящая плита, которая, почти всегда, свободна. Но зато один большой минус - далеко от всего. От магазина, и от рынка. Сперва, надо дойти почти до самой землянки, в которой мы жили, а это минут сорок ходьбы, а потом уже дальше. И все равно, здесь ещё два плюса - в помещении очень чисто и хороший комендант.  Из табуретки и ящика я сделала себе столик. Накрыла его сал феткой и теперь сижу за ним и пишу. А в небольшую нишу в стене, поставила банку с подснежниками. Сразу стало уютно. Соседи у нас хорошие, не кричат и не ссорятся."

   Хотя наше материальное положение не улучшилось, попав в другую, более человеческую обстановку, мы немного приободрились. Радовал солнечный свет, проникавший в окна, тишина. Но уехать отсюда, все равно хотелось. И мы верили, что уедем. Тем - более, что слухи о нашем отъезде, не пре кращались. Никому не хотелось мириться, с мыслью, что нас привезли на пожизненное поселение.