Деньги у нас еще, слава Богу, были и мы, не продав еще свое жилье, купили половину дома на Всеволожской. С новой хозяйкой Сиверской мы договорились, что пока не оформим покупку, выписываться не будем, чтобы вновь не повиснуть в воздухе. Ужас от этого состояния все еще жил в душе.

Мы уже радовались удаче, но вторая хозяйка, за которой оставалась времянка, комната в которой жил ее муж, и две верхние комнаты, подложила нам свинью. Впрочем, свинья бы ла прошлогодняя. По всей вероятности, да так оно и было, продавая нам часть дома, она дала взятку еще и работнику БТИ -бюро технической инвентаризации, который дал заключе ние, что дом и участок соответствуют нормативам. Когда же нами был вызван инспектор, обнаружилось, что на участке лишние строения. Полагалось, кроме дома, иметь времянку без отопления и один сарай. Времянка же, вернее бревенча тый домик, был зимний. А, кроме того, на участке стояла старая банька. Да еще сарай был с перегородкой, чего тоже не полагалось. И все это она должна была привести в нор му, то есть разобрать. И вот, ломая баньку и разбирая тру бу на времянке, она честила нас почем зря, выражая недо вольство нами на всю округу, забыв, что благодаря своей непорядочности, отхватила лишние десять тысяч!

Когда мы жили в Сиверской, то пользовались хозяйской мебелью, которую она держала для дачников. Купить там ме бель, было невозможно, везти ее из города, трудно. Пере ехав во Всеволожскую, мы сразу обставили наше жилье.          Наконец у нас был свой индивидуальный и уютный дом. Хотя в то время повсюду требовалась рабочая сила, я дово льно долго искала работу. Проработав девять лет станочни цей и не имея другой специальности, я пыталась устроиться на какой-нибудь завод в цех. На свое удивление, я нашла работу совсем близко, всего в пятнадцати минутах езды на поезде. Как-то так получилось, что моя карьера, если это можно так назвать, постоянно поднимаясь со ступеньки на ступеньку.   

Поступив в цех станочницей я, довольно быстро, переква лифицировалась в контролера ОТК. Потом стала осмотрщицей, копировщицей, техником, старшим техником. А на пенсию, я вышла уже в должности инженера. Быстро нашла я дорогу в стенную газету, став членом редколлегии. А потом и завод ской малотиражки. Руководить и организовывать кого-то я не могла, но зато, почти ни одна газета, не выходила без моего фельетона или сатирического стихотворения. Естест венно, что сатира шла без подписи. И предосторожность бы ла не лишняя - герои Фельетонов пытались узнать кто ав тор, чтобы поговорить с ним по-свойски. И кто знает, чем бы все это закончилось... Знакомые, знавшие о моем автор стве, шутя предостерегали, говоря что, как-нибудь, меня подстерегут за углом и отколотят.

Когда мы переехали на Всеволожскую, я смогла, наконец, приобщиться к культуре и искусству. Часто ездила в Ленин град на спектакли и концерты. Потом стала покупать теат ральные абонементы. Но чаще всего, мы бывали в Большом Те атре Кукол, к которому очень пристрастились. Любила я и театр Эстрады, куда ездила на концерты юмора, в основном на Райкина. До сих пор жалею, что его нет с нами. Считаю, что равного ему, так и не появилось, хотя в этом жанре он был не единственным.

Серьезно увлеклась фотографией. Новый аппарат "Зенит" стал моим постоянным спутником во всех поездках. В основ ном, это были пейзажные снимки. А еще я любила снимать на тюрморты с цветами и фруктами. Сначала снимки были черно- белые. Но, когда появилась обратимая пленка, я перешла на слайды.

  Благодаря тому, что у нас были еще деньги, я могла, каждый год, куда-то ездить. Правда, я была вынуждена ле чить холецистит, но, тем не менее, мне удавалось повидать много интересных и красивых мест. В первый свой отпуск я побывала в Москве у маминой старой приятельницы. Потом в Горьком, где остановилась у папиной двоюродной сестры Ели заветы Николаевны, о которой упоминала. И еще в Липецке, у знакомой.

К Москве я осталась равнодушна. Гораздо больше мне понравился Горький. Дом, где жила тетя Лиза со своей до черью, стоял на высоком месте и из его окон открывался ши рокий вид на Волгу. По утрам, меня будили пароходные гуд ки, а по вечерам, с берега, доносилась духовая музыка. В детстве я видела кинофильм «Детство Максима Горького» ко торый произвел на меня неизгладимое впечатление. И город я воспринимала, как место, связанное с Горьким. Конечно же побывала в домике Кашириных. В памяти остался дом из кинофильма, а здесь на самом деле, все было очень малень кое. И дом и комнатки, и маленький дворик.

От Липецка остались в памяти разбитые дороги, однотип ные дома-коробки, какой-то унылый сырой парк и редкий, по рыжевший лесок.

На следующий год мне удалось купить путевку в Пятигорск на минеральные воды. В горы я была влюблена давно, еще с юности, но мне очень хотелось побывать на Кавказе. Его я связывала с Лермонтовым, которым тогда увлекалась. Обычно в мечтах все выглядит намного красивее, чем в жизни, но Пятигорск не обманул моих ожиданий. Я была в восторге. Напившись минеральной воды из цветника, где мы проводили время перед едой, можно было подняться на Шелудивую гору, которую венчал огромный орел с распростертыми крыльями.

В своих лапах он сжимал змею. Это был символ минераль ных вод. Гора, действительно, напоминала шелудивую, так как состояла из сланцевых пород, которые постоянно кроши лись и осыпались. Почти рядом, находилась другая гора, на звание которой я забыла. Немного дальше гора Бештау, что в переводе на русский, означает пять вершин. А ранним ут ром, в ясную погоду, можно было увидеть Эльбрус, который казался мне каким-то призрачным чудом. У основания Шелуди вой горы, находился грот, в котором, накануне дуэли, Лер монтов провел с друзьями за бокалом вина.

  Водили нас, лечащихся, на место его дуэли, обнесенное цепью с чугунными столбиками в форме пуль. Бродя как-то в одиночестве, я набрела на старое кладбище и на первонача льную могилу Лермонтова. Позже его тело было вырыто и уве зено бабушкой на родину. Кладбище окружала голая, каменис тая местность, по которой кружился песок, засыпавший все могилы, отчего создавалось впечатление полного запустения

В свободное от процедур время, я ездила на экскурсии. Побывала в Железноводске, Ессентуках и Кисловодске. Путев ка была у меня не полная - я жила на частной квартире с двумя женщинами. В Пятигорске очень плохо с водой. Водо провод далеко не во всех домах. Разве что в центре горо да. Мыться приходилось из умывальника. Удобства были во дворе, но меня, в ту пору, по молодости, это мало трога ло. В Пятигорске я была два раза и всегда заставала буй ное цветение кустов и деревьев. Любовалась бледно-сирене вой и бледно-розовой акацией. У нее были необыкновенно длинные грозди, превращавшиеся в последствии  в гигант ские стрючки, сантиметров сорок в длину.

  Дни стояли солнечные и жаркие. Мои товарки после обе да ложились отдыхать. А я, по самому пеклу, отправлялась путешествовать. Так однажды добралась до уютного белого домика, где когда-то жил Лермонтов. В комнате стоял краси вый, с точеными ножками столик красного дерева, и кресло. В раскрытое окно был виден небольшой, но очень нарядный с яркими цветами, садик.

Потом была Прибалтика, Новый Афон, Ялта, путешествие на теплоходе по Волге до Астрахани. В Прибалтике, мне сра зу понравилась Рига. Наверное, потому, что своими мостами напоминала мне Ленинград. Да и строгие прямые улицы тоже. Я даже подумала, что если бы меня спросили, где бы я хоте ла жить, кроме Ленинграда, я назвала бы Ригу. Наш санато рий находился на самой окраине города в парке, недалеко от озера Киш. В переводе Ерш.

Мы ездили на экскурсии в Дзинтари, Маери, Сигулду. И везде мне нравилось. А еще понравились мне рижские клад бища – чистенькие, ухоженные. Можно было подумать, что тут нет ничейных могил, забытых и заброшенных, как у нас. Были мы и на могиле Райниса, но мне, как натуре мечтатель ной и даже сентиментальной, понравилось старинное кладби ще, на котором давно никого не хоронили. Но, своей ухожен ностью и строгостью, оно было больше похоже на парк.          Здесь было похоронено много знати. Были даже семейные склепы с гербами. Судя по фамилиям на этом кладбище были похоронены не только латыши, но и шведы, и немцы, и даже эстонцы. Не было только русских.

Понравились маленькие, на 5-6 человек уютные кафе, с душистым кофе и вкусными пирожными. В санатории мы сидели на диете, а тут разговлялись. Это был 61-й год. В ту пору в Ленинграде с сервисом было очень плохо. Хорошей обуви в магазинах не было. А чтобы заказать в ателье, надо было занимать очередь с ночи. А здесь, за десять-двенадцать дней, могли сделать туфли или даже пальто.

Но было одно большое "но". Русских здесь не любили, ес ли не сказать ненавидели. В школах русский язык был обяза тельным, все рижане умели говорить по-русски, но если при ходилось на улице их о чем-то спросить, они делали вид, что не понимают или не слышат. А то и просто отворачива лись. Были и более бесприциндентные случаи. Как-то одной русской женщине из нашего санатория, сделали анализ крови и потеряли. Одна лаборантка говорит другой по-латышски:

-Не знаю что и делать... А вторая отвечает ей:

-Да напиши ей что-нибудь!

Больная жила в Латвии и хорошо знала язык. Услышав подо бный разговор, она сказала:

-А почему вы собираетесь писать мне "что-нибудь"?! Ищите анализ или делайте другой!

Тогда я еще верила в существование дружбы народов и не скрываемая неприязнь задевала меня. Наверное, от того,что мои предки были разных национальностей, я не была национа листкой и не понимала, как можно ненавидеть человека за его национальность.

А еще больше, удивила меня эта черта, когда я была в Абхазии в Новом Афоне. Абхазцы, армяне и грузины, жившие всю жизнь, с самого рождения, бок о бок, ненавидели друг- друга ярой ненавистью.

Если по чьей-то вине происходили какие-то неприятные случайности, то обычно говорили, если абхазец, то:

-Ну конечно, что ты хочешь, такое мог сделать только армянин!

Почти в тех же выражениях, армянин и грузин обвиняли абхасца. После поездки в Новый Афон, была Ялта. Путевки у меня не было и я поехала "дикарем". Потом мы с мамой очень жалели, что не поехали вместе. Тем-более, что были деньги. А мне, и особенно ей, было бы интересно побывать в местах, где она жила в молодости. В Симферополе найти свою гимназию. В Ялте дом, где они жили. Библиотеку, в ко торой она работала. Мама дала мне адреса, но, кроме сана тория "Александра третьего", где мама работала сестрой-хо зяйкой в пору своей молодости, и библиотеки, я ничего не нашла. Возможно, что и домов тех уже не осталось.

Мое пребывание в Ялте, очень отличалось от образа жиз ни остальных отдыхающих. Я не любила загорать, а потому не валялась на пляже. Не умела плавать. Ни от кого и ни от чего независимая, я бродила по гористым ялтинским ули цам, вглядываясь в незнакомые горы, затянутые голубой дым кой. Однажды я набрела на домик Чехова, который стоял в маленьком садике, окруженный деревьями. Экскурсовод сказа ла, что раньше отсюда, открывался красивый вид на горы и часть города. Но деревья давно выросли, и прелесть этого места была частично утрачена. Правда, срубить деревья, давно собирались, но сделают ли это вообще когда-нибудь, было неизвестно.

В следующий раз, я добралась до дома, выстроенного в стиле замка, с квадратной башней. Дом был окружен огромны ми развесистыми кедрами. Он был наполовину разрушен, но не потерял своей живописности. Я походила вокруг, а потом забралась внутрь, где неожиданно увидела черную надпись, сделанную готическими буквами: "Готт мит унс!" 

Надпись  эта сохранилась со времен войны. Сидя в заса де на чужой земле, немцы верили, что Бог с ними, а стало быть, он им поможет выстоять. Нет! На чужой земле, бесси лен даже Бог, если дело не правое!

В Ялте, как и на других курортах, было принято по вече рам прогуливаться. Местом этих прогулок была набережная. В позднее время я там ни разу не бывала. Во-первых, пото му что была одна и не хотела напрашиваться на знакомство. А во-вторых, никогда не любила ни себя показать, ни на других смотреть. Когда начинало темнеть, отдыхающие спус кались вниз к морю, а я, вопреки сложившейся курортной традиции, поднималась в гору и оттуда смотрела на загораю щиеся огни. Это было очень интересно. Они зажигались не одновременно. Сперва где-то внизу, потом, следуя изгибам дороги, сбегали от одного фонаря к другому. Все выше и вы ше. Так же пробегал свет и по городским улицам, пока не вспыхивал весь город. На плоскости этого невозможно уви деть. А потом я просто стояла на краю улицы и смотрела вниз на далекий и казавшийся загадочным, город.

Посетила я и водопад У-чан-су, о котором мне не раз рассказывала мама. Когда-то они добирались сюда пешком, а от Ялты это довольно далеко. Я же прикатила сюда на авто бусе. Места вокруг водопада были удивительно красивые. А вот сам водопад, не произвел на меня впечатления. Лето стояло засушливое и вода стекала не бурным потоком, а не большой струей.

А еще я побывала на Поляне Сказок. Здесь стояли дере вянные скульптуры семьи Безруковых: отца и двух дочерей Ольги и Людмилы. Передо мной лежит альбом с фотографиями этих фигур. Все они раскрашены, отчего кажутся живыми. Из огромного высокого пня была вырезана голова в шлеме, с плюмажем из перьев. Борода и кольчуга уходили под землю. Очень живописен был и гусляр, сидящий на пне и перебираю щий струны. У него были седые брови, усы и длинные волосы до плеч. На голове огромная папаха. Одет он был в длинно полую одежду и широкие украинские шаровары. Из-за высокой подставки, вроде трибуны "выложенной камешками", смотрела молоденькая девушка в шляпке. Руки она положила на поверх ность "сооружения". Наклонив белокурую головку, она мило улыбалась. Она была так искусстно вырезана, что увидев ее издали, все принимали ее за живую девушку. А еще была сви репая Баба-Яга, сидящая верхом на метле. У нее были длин ные седые волосы, спускавшиеся по плечам. А на спине у нее сидела сова или филин. Из причудливо корневища был вы резан Черномор, с длинной белой бородой, которая обвивала его тело. А еще был бюст старика-воина в остроконечном шлеме. Брови нахмурены, а рот широко раскрыт, словно он кричит. Всего у меня II фотографий, но фигур значительно больше.

Из всего побережья я побывала в Гурзуфе, Алупке, Алуш те, Мисхоре и Семеизе. Больше всего, мне понравился своей живописностью Семеиз. Было что-то сказочное в нагроможде нии огромных камней и каменистых горок, поросших соснами и какой-то жесткой травой. Вообще меня очень удивило, что при буйной растительности кустов и деревьев, трава на юге жесткая, порой колючая и полувыгоревшая. У нас на рынках иногда продают эти колючие кустики с красными ягодками, как букеты. А на юге делают из них веники и метут улицу. Как-то возвращаясь с юга, я была несказанно рада, увидев в средней полосе России пышные зеленые травы и пушистые березки. Я тогда сделала вывод, что хотя юг и красив, но дома лучше!

Мне очень хотелось побывать в Севастополе, таком леген дарном и заманчивом, но я боялась качки, которая могла ис портить мое путешествие. Наша жизнь, наконец, устоялась и стабилизировалась. Казалось, что мы, наконец, причалили к своему берегу. Жить бы да радоваться. Но нам не повезло с соседями. Оба они, муж и жена, пили. Такими же были и их гости. Оставаясь после пьянки ночевать, хотя  жили они на соседней улице, долго и громко разговаривали. Потом, на какое-то время, замолкали и вдруг среди ночи начинался скандал. Хозяин предлагал гостям убираться к чертовой ма тери. Гости спорили с ним, доказывая, что он не прав... А у нас с мамой было, как говорится, в чужом пиру похмелье. В конце-концов соседи так допекли нас, что мы были вынуж дены обратиться в товарищеский суд. Он состоялся, но ника ких изменений в лучшую сторону не произошло. Позже, при разговоре, судья сказал нам с сожалением, что практически товарищеские суды не имеют никаких прав. Даже, когда они выносили решение о выселение на сто первый километр, сде лать этого не удавалось. Тем-более, если ответчики жили в своих домах.

Хотя мы жили загородом и лес был рядом, летом, по вы ходным, мы ездили с мамой по пригородам Ленинграда. Люби мым был, конечно, Пушкин - наше последнее место жительст ва до войны. Хотя прошло столько лет, в памяти все еще жи ли воспоминания, будто бы мы лишь вчера, ходили по этим улицам. Но это было не единственное место, которое мы по сещали. Бывали и в Павловске, Гатчине, Ломоносове, Пете ргофе. Соседи, не понимая нас, удивлялись. Им было непо нятно, чего нам здесь не хватает?

Из поездок возвращались с отснятой пленкой и в бли жайший выходной я садилась печатать фотографии. А теперь, много лет спустя, перелистывая альбом, я мысленно уношусь в прошлое.

Жизнь за городом, имела и свои достоинства и недостат ки. Плюсом была тишина, чистый воздух и близость леса. Ми нусом - заготовка дров, большое расстояние до колодца, очистка дорог от снега и нескончаемы ремонты то крыши до ма, то сарая, то окраска забора.

Пристройка, которую мы купили, оказалась сырой и холод ной, так как не имела Фундамента. Хотя в угловой комнате было четыре окна - на восток и на юг- даже в самые жаркие летние дни дома стояла прохлада. Иногда мама даже ходила греться на улицу. Должно быть именно поэтому, у нее стал обостряться полиартрит и она несколько раз лежала в боль нице. И мы обе вдруг затосковали по городу. Кто-то из зна комых посоветовал нам обратиться в Союз Писателей с про сьбой предоставления жилплощади. Заявление наше приняли и пообещали, что когда выстроят новый дом для писателей,нам выделят освобождающуюся комнату. Ждали мы этого, как ман ны небесной.

Когда дом был готов, мне дали смотровую. Сейчас я точ но не помню на какой это было улице, но где-то совсем ря дом со Старым Невским. Квартира была на три семьи. Кухня проходная. Освобождавшаяся сорокаметровая комната, была разделена пополам. Этого было для нас больше чем доста точно. Я была на седьмом небе. Однако радость наша была непродолжительной. Исполком отказывался подписать списки, пока не будет вычеркнута наша фамилия. Причина была в том, что у нас была частная собственность. Я согласна бы ла отдать ее Союзу Писателей, но она оказалась невостребо ванной.

То ли от того, что мы всю жизнь переезжали с места на место, у меня было предчувствие, что Всеволожская еще не последнее наше место жительства. А, может быть, просто не лежала к ней душа. Сиверскую я как-то сразу полюбила. Даже несмотря на неудобства и отдаленность от Ленинграда. А вот Всеволожскую, не приняла...

Как-то из Пензы приехала дочь нашей бывшей ленинградс кой знакомой - деловая, энергичная женщина. Она посовето вала нам вступить в кооператив. После очередной постигшей нас неудачи, я считала, что из этого ничего не выйдет. Знакомая не успокоилась.

И, не жалея своего отпускного времени, она добилась приема у депутата, и изложив ему все наши проблемы. Депу тат дал "добро". Побывав в кооперативном Управлении, или как оно там называлось, я оформила все, что было надо и внесла первый взнос. После этого, с легкой душой, я уеха ла в отпуск. По возвращении меня ждала новая неприятность Взнос почему-то не был переведен на счет ЖСК и нас соби рались исключить из списков. Выяснить и уладить это, мама была не в состоянии. Хорошо, что она не написала мне об этом. Иначе я не долечившись, ринулась бы домой. Слава Бо гу, что за это время, ничего более серьезного не произо шло. Мне удалось все уладить, но тут, как теперь говорят, стало "возникать" правление. Оно требовало, чтобы мы сроч но продали часть своего дома. Повторялось почти то же, что и на Сиверской, но в обратную сторону. Я думала, что меня хватит инфаркт. Пришлось вновь сунуть в нос ходатай ство депутата и объяснить, что если мы продадим дом, то лишимся прописки, а без нее нас исключат из списков...Уго ворила.

И вот, в декабре шестьдесят пятого года мы наконец переехали в собственную квартиру, которая стала нашим по следним местом жительства. А у меня исчезло ощущение ожи даемой дороги. Больше мне никуда ехать не хотелось.

 

                    часть 15 Наконец-то мы дома

 

Не смотря на то, что на новой работе у меня появилось довольно много, если не друзей, то хороших знакомых с ко торыми было приятно общаться, я усердно, но тщетно, пыта лась найти хотя бы литературный кружок и людей, увлечен ных литературным творчеством. Это было не простой прихо тью, а потребностью.

Писатель В.Мотыль говорит по этому поводу, что: "Творческой личности необходимы единомышленники, возмож ность духовных контактов. Нужны друзья, уважающие талант, способные понять искания, разделить радость и горечь."

А Лидия Гинзбург высказывается так: "Творчество -есть род общения, можно писать для многих /даже для трех чело век знакомых/ для потомства, для воображаемого читателя. Но творчество для себя - сумасшествие!"

Писать, стало для меня необходимостью. Когда я писала, я не думала для кого делаю это. Но написав, испытывала по требность кому-то прочесть. Слушателей я находила, но об щения не получалось... Стала рассылать рассказы во все из вестные мне журналы. В те времена редакции давали eщe ре цензии и даже что-то советовали. Но порой, так разноречи во, что я терялась. Тогда я еще не понимала, что оценка зависит не столько от литературных норм, сколько от вос приятия самого рецензента. Одно дело, когда делают практи ческие замечания, например, в отношении стилистики, сло га, длиннот. Наконец, просто неспособности автора выра жать свои мысли. Но нет.

Как-то я послала один и тот же рассказ в два журнала. Из одного мне ответили, что: "необходимо сократить число действующих лиц до двух главных героев..." Из второго: "Рассказ необходимо увеличить, ввести новых действующих лиц..." Я была в недоумении, не зная кому из рецензентов верить. В конечном итоге я не стала ничего исправлять и рассказ был, в последствии, опубликован в первоначальном виде.

Не помню уж где и как, я познакомились с Семеном Пав ловичем Полтавским. По профессии он был врачом, но потом "ушел в литературу", став редактором. До войны он редак тировал несколько отцовских произведений. Естественно, что я сунулась к нему со своими "шедеврами". И вот, по знакомству, в первый и последний раз в жизни, меня прист роили в литобъединение, который вел кажется писатель Ти хонов."Пристроили" потому, что для вступления в ЛИТО, на до было иметь печатные издания. А я была, как бы и не ко двору.

Членами ЛИТО была образованная, эрудированная и самона деянная молодежь, склонная к категоричности. В ту пору у нас только начали публиковать Хеменгуэя и молодые люди с большим энтузиазмом и апломбом, обсуждали его произведе ния. Я тогда еще не успела прочесть ничего из произведе ний этого автора и сидела с закрытым ртом. Впрочем, дело было не только в этом. Все они были намного моложе меня. Причем, ни одной девушки среди них не было. И я чувство вала себя в их обществе очень неуютно. На каждом занятии мне напоминали, чтобы я принесла для обсуждения какой-ни будь свой рассказ. Но, хотя я именно к этому и стреми лась, дать им на растерзание свое детище, я не могла.

Я была уверена, что от моего "творения" останутся толь ко рожки да ножки. Что же касается общения, то тут просто и говорить не о чем. Одним словом, посетив всего несколь ко занятий, я незаметно исчезла...

Иногда, читая какое-нибудь произведение, невольно ду маешь: - Ну, разве могут быть в жизни такие совпадения? Наверняка автор нафантазировал! Оказывается, бывают.

В Конице, в первом нашем лагере, мы познакомились с Любовью Филипповной Авиловой. До войны она жила в Ленин граде, на улице Чайковского. У нее было два сына лет 12-14. В сорок первом, в начале лета, поехали на дачу. Но потом, как-то так получилось, что младший сын задержался в городе с бабушкой. А Авилова на даче осталась со стар шим сыном. Те, кто жил в Ленинградской области, помнят, как быстро докатились немцы до Ленинграда. Любовь Филип повна оказалась в оккупации, а потом, как и мы, попала в Кониц. Очень скоро сына куда-то забрали и она никогда не получала от него писем. В Штаргардте, как я уже писала, мы спали с ней на соседних кроватях. А потом нас увезли в Померанию, а она осталась. Не помню переписывались мы с ней или нет. Когда война закончилась, мы окончательно потеряли ее. Поселившись после возвращения в Сиверской, мы каким-то образом нашли ее. Как я не напрягаю память, ни как не могу вспомнить никаких подробностей. Сейчас наша встреча кажется мне просто невероятной. Ссылку Лю бовь Филипповне удалось миновать. Всю блокаду ее мать, вместе с внуком, прожила в своей квартире. И хотя Любовь Филипповна была прописана там же, ей не дали визы на жи тельстве и она какое-то время жила где-то в пригороде. Но когда мы вернулись, она уже жила в своей квартире.            Встреча была радостной и волнующей. Было столько вос поминаний и рассказов, что не могли наговориться. Посто янно перебивали друг-друга, что-то дополняя сказанному. 

Любовь Филипповна была из тех редких людей, с которыми однажды познакомившись, ощущаешь родственное чувство бли зости, которое не проходит всю жизнь. Очень приятно когда чужой человек интересуется твоей жизнью так, словно ты его близкий родственник. Впрочем, далеко не у всех родст венников бывают такие родственные чувства.

   Приезжая к нам, она непременно спрашивала, не написа ла ли я еще чего-нибудь. И если я отвечала утвердительно, просила прочесть. И слушала не из вежливости, а потому что ей было действительно интересно.

Когда мы переехали на Всеволожскую, она уговорила меня поступить в школу рабочей молодежи, где она работала биб лиотекарем. Убеждала, что надо кончить, хотя бы десятилет ку. Я поддалась на ее уговоры, но выдержала только до пос тупления на работу. Работать и учиться, тем-более, что и туда и сюда надо было ездить, у меня не хватало сил…

Несмотря на все пережитое, Любовь Филипповна осталась жизнерадостным человеком и даже хохотушкой. Но был у нее один торжественно-траурный день- День Победы. Приезжая к нам 9-го мая, она заводила разговоры о прошедшей войне, говоря: -Этого нельзя забывать, и надо всегда помнить!

Но в этом мы ее не поддерживали, так как нам хотелось не вспоминать, а забыть, потому что прошлое и так всегда жило где-то рядом. Правда, мама тоже говорила, что это са мый светлый и радостный праздник. Что же касается меня, то воспоминания о конце войны, всегда ассоциируются с на чалом самого тяжелого периода нашей жизни.

Любовь Филипповна была маминой ровесницей. Ей бы еще жить да жить, но она заболела диабетом, который плавно пе решел в рак кишечника. Обнаружили его слишком поздно. Ее смерть была для нас большой утратой, ведь мы потеряли бли зкого, дорогого нам человека.

Вторая встреча тоже была неожиданной и удивительной. Мы встретились с семьей моей первой учительницы Ольги Ан тониновны Гурфейн, в квартире с которой, какое-то время, жил мой дедушка. Их семья во время войны была, где-то в глубоком тылу. Вернувшись, они поселились совсем в другом месте. Ну и нас трудно было найти. Встретились через ка ких-то общих знакомых. Когда мы вновь повстречались с се мьей Ольги Антониновны, то как-то очень быстро сблизились

Даже больше, чем до войны. Мама с Ольгой Антониновной перешла даже на "ты", что было из ряда вон выходящим. По ка у нас не было телефона, "подружки" переписывались, хо тя мы и жили на расстоянии трех остановок. Но ходить было обеим трудно. Потом, когда, у нас, появился телефон, ста ли перезваниваться. С дочерью Ольги Антониновны я раньше не дружила. Моим другом был Котя, ее брат. Но теперь мы стали близкими как родственники. Так мне, по крайне мере казалось. Вместе отмечали праздники и дни рождения.

Одно лето, когда их семья почему-то не успела снять да чу, бабушка с внучкой Олёнкой, жили у нас на Всеволожской В морозную зиму, когда нашу хату невозможно было нагреть, мама дней 10, жила у них на Гражданке.

Интересное совпадение. Зять Ольги Антониновны получил квартиру на ул. Бутлерова. А несколько лет спустя, мы по селились на улице Верности, соседней с Бутлерова.